Я ничего не помню. И хотя отец молчал на протяжении восемнадцати лет, отметая все до единого мои вопросы, бабушка никогда не скрывала, что моя родная мать, женщина, давшая мне жизнь, ушла к другому мужчине.
То же самое случилось и с матерью Мел, с единственной лишь разницей — моя девушка выросла в полной семье. Сейчас её родители в разводе, мать повторно вышла замуж за владельца ресторана на набережной Лигурийского моря и счастливо живёт в туристическом городке Леванте, в Италии. Из них двоих — Мелании и Кристиана — только Крис общается с матерью добровольно, Мел же ненавидит её за то, что бросила отца, и я прекрасно это понимаю. Я тоже ненавижу. Не конкретного человека с лицом, руками, ногами, определённым цветом глаз и волос, а просто нечто, не посчитавшее меня достаточно веским поводом остаться, не уходить. Нечто, так и не полюбившее меня. Не пожелавшее стать мне матерью. Не давшее мне шанса узнать, что это — материнская любовь, мягкие нежные ладони, о которых пишут в книгах, умиротворяющий голос, объятия и поцелуи, дающие силу своему ребёнку, внушающие чувство безопасности, защищённости от жестокости и несправедливости мира.
Настанет день, когда я создам свою семью, но мой выбор будет самым взвешенным выбором в жизни: я хочу, чтобы у моих детей всегда была мать. А отец у них будет в любом случае.
Мне нравится Мел, она похожа на «ту самую». Ту, которая нужна мне.
Но в груди до сих пор болит от того, как изменилось лицо Евы, когда она поняла, кто я. Как сузились глаза, поджались губы, как игривая нежность переродилась в раздражение. Мне было настолько больно видеть это, что не пришлось даже играть удивление. Я позволил эмоциям выплеснуться, и она поняла их так, как я и рассчитывал: приняла боль за шок.
В машине Ева боялась дышать из-за неловкости нашей встречи, а я пытался справиться с пробоиной в груди. Это было незнакомое чувство, необычное, приятное и болезненное одновременно, как горько-сладкий шоколад.
Я стал совершать странные поступки. Глупые. Настолько бредовые, что порой, чаще всего в ванной и по утрам, спрашиваю у собственного отражения: что это было?
Зачем, например, я припёрся в её комнату и завёл разговор об идиотской салфетке? С какого… вдруг ляпнул о важности моих отношений? Не то, чтобы мне было совершенно на них наплевать, но даже если бы Мел и узнала, она не из тех, кто устраивает сцены. Каждая собака в радиусе Большого Ванкувера знает о существовании знаменитого кодекса женской мудрости, изобретённого моей подругой и чтимого ею, как Библейский Завет. Иными словами, мне дела нет до той салфетки. Тогда ещё раз: какого дьявола я сделал то, что сделал? Что со мной происходит?
