Наряду с геологами, на картинах конца 1950‐х — начала 1960‐х годов регулярно появлялись и строители крупных гидроэлектростанций (ГЭС), которые изображались героями-рабочими, отважно сражавшимися с природными условиями и стихиями советской империи ради улучшения жизни своих сограждан. Особый акцент делался на строительстве Братской ГЭС, которая была завершена в 1961 году и на тот момент являлась крупнейшей в мире, а заодно и на отношениях советского человека с сибирской тайгой. Увлеченность проектами ГЭС, в частности Братской, не ограничивалась изобразительными жанрами искусства: в начале 1960‐х годов во множестве публикаций подробно описывалась жизнь на самих станциях и вокруг них, зачастую в сопровождении обильных фотоматериалов на протяжении нескольких страниц [145]. Есть определенная ирония в том, что одной из масштабных тем того времени, которая с таким энтузиазмом транслировалась в печатных изданиях, станет воодушевление, заложенное в самые неоднозначные произведения начала 1960‐х годов, хотя в ретроспективе следует признать, что именно эти работы и были одними из величайших в этот период. Несмотря на то что они могли вызывать масштабную дискуссию среди профессиональных критиков, эти картины чрезвычайно значимы для оценки моделей маскулинности хрущевского периода, и хотя лишь не- многие из них были опубликованы в художественной прессе, все они (кроме одной) демонстрировались на крупных выставках. Невозможно вынести за скобки то представление о героической мужественности начала 1960‐х годов, которое подразумевалось в подобных произведениях.
Одной из таких работ является картина Игоря Агапова «Покорители Сибири» (1961), продемонстрированная на шестой Выставке молодых художников Москвы. На ней изображены трое мощно сложенных мужчин с гипертрофированно большими дрелями, проникающими в морозную сибирскую землю — рафинированное представление половозрелой маскулинности, советской трудовой этики и гомосоциальной кооперации [146]. Критик того времени Владислав Зименко уподобил полотно Агапова, на котором было запечатлено «великое ощущение обществом повседневной героики труда коллективного советского народа» [147], современной реинтерпретации получившей всеобщее признание картины Виктора Васнецова «Богатыри» (1898) [148]. В особенности Зименко превозносил наиболее близкого к зрителю одетого в красный свитер «целеустремленного человека с прекрасным интеллигентным лицом». Однако, по мнению Сьюзен Рейд, представленная на холсте сцена едва ли соответствует анализу Зименко, поскольку на картине Агапова делается акцент на способности мужского тела овладевать и проникать, имеющей мало общего с интеллектом. Тем не менее приравнивание внешней красоты к моральному превосходству представляло собой устоявшийся шаблон, позволявший Зименко прийти именно к такому выводу: поскольку персонажи картины находились в столь отменной физической форме, они логичным образом должны были обладать и столь же прекрасными мыслями и чувством гражданского долга [149]. Учитывая то, насколько тепло работа Агапова была принята критиками, а также мощь и порыв этого полотна, удивительно, что ни одной репродукции этой картины нельзя обнаружить в массовой печати, что свидетельствует о том, что положительное восприятие профессиональной критикой не было гарантией появления работы в популярных изданиях. Напротив, такие картины, как «На Братской ГЭС» Геннадия Харитонова (1959) и «Утро Сибири» Вилена Чеканюка (1963) [150], композиционно и тематически очень похожие на «Покорителей» Агапова, были представлены в популярной прессе, куда так и не пропустили этого молодого художника.
