Как утверждала Ута Пойгер, власти были уверены, что «благодаря просмотру киновестернов немцам больше не понадобится возвращаться на какой-либо фронт<ир>… — вместо этого они смогут заботиться о своих здоровых желаниях в пространствах кинотеатра и собственной души» [117]. В фильмах Джона Уэйна американский ковбой, идеальное воплощение человека пограничья, давал западной аудитории «неприрученный, чистый, полнокровный образец американской маскулинности высшего сорта» [118]. Несмотря на то что восприятие и способ изображения людей на краю социума варьировались от случая к случаю, эта фигура, освобожденная от оков быта, постоянно появлялась в послевоенной культуре, напоминая о тех воображаемых более простых временах, когда мужчины были мужчинами, женщины знали свое место, а приключениям не препятствовали современные технологии. Хотя советская модель в той или иной степени тоже вписывается в этот масштабный тренд, идея людей-первопроходцев, конечно же, была основана на совершенно ином наборе правил в сравнении с тем, что обнаруживается на Западе. Советское представление о пограничной маскулинности могло базироваться на реально существующем фронтире и подлинном приключении в советском духе — на освоении целины, разведке минеральных богатств Сибири и строительстве гидроэлектростанций.
Сибирские просторы были податливым фоном для новых характеристик советского героя. Это пространство указывало на технологический прогресс, вовлеченность советской молодежи в социалистический проект; одновременно оно подходило для изображения подлинной трудовой мощи советского народа. Однако интерес к Сибири, особенно около 1961 года, можно рассматривать и как часть более масштабного процесса десталинизации, в рамках которого само пространство периферии и населяющие его люди возвращались в лоно нового политического режима. Несмотря на масштабный приток добровольцев в Сибирь и на целинные земли Казахстана (в 1955–1960 годах их количество составило порядка 1,23 млн человек), после 1956 года население этих территорий фактически сокращалось в связи с освобождением политических заключенных и сосланных туда народов: по имеющимся оценкам, за указанный промежуток времени оттуда уехало 2 млн человек[119]. С. Г. Процюк в своей статье, посвященной изменению характера рабочей силы в Сибири, охватил эту многоплановую трансформацию образа советского пространства следующей формулировкой: «Мы [иностранные наблюдатели] можем искренне восхищаться храбростью советских исследователей Сибири и дать высокую оценку множеству молодых людей, не боявшихся физических тягот в борьбе за реабилитацию земель Сибири для обитания человека и цивилизации» [120]. Всего за несколько лет Сибирь из пограничной территории превратилась в край, находившийся в средоточии советских представлений о социализме при Хрущеве [121].
