Иркутск — жемчужина Сибири, именно в этом городе я когда-то родился. Не в этом конечно, а в том, который остался в другом, родном для меня, мире. Верчу головой по сторонам, пытаясь все рассмотреть, одновременно такой знакомы и незнакомый город, странное ощущение дежавю… Но разницы в исторической части города нет абсолютно никакой, все те же древние деревянные дома и не менее древние дореволюционные кирпичные усадьбы купцов.
Здесь я родился и прожил совсем недолго, лет до десяти, но это было мое счастливое советское детство, только потом я узнал как много проблем было у Союза. К моему счастью родители переехали поближе к столице, отцу удалось выбить разрешение на переезд, и это было даже к лучшему, в конце восьмидесятых и в начале девяностых город был еще той клоакой и неизвестно смог бы я пережить те времена. Слишком много моих друзей детства однажды вышли вечером из дома и больше не вернулись. А, те, кто смог пережить перестройку, развал Союза и девяностые, сгорели в героином безумии нулевых.
Странно, но ноги сами принесли меня к хорошо знакомому дому. Несколько десятков минут быстрого шага — бега по пригороду и вот он, дом моего детства! Как будто и не покидал никогда город… С одной стороны это было так давно и в тоже время будет еще очень и очень нескоро, родился я только в семьдесят седьмом.
Деревянному дом, уже покосившейся от времени и пахнущий все также — прогретой краской на железной кровле. Вот только краска была другого цвета, но это нормально, другой мир и все такое.
— Чего смотришь, жулье? — на крыльце появляется женщина, сильно похожая на мою маму. — Нечего у нас брать, и дружкам своим скажи так!
Выгляжу я и в самом деле как жулье, военная гимнастерка и штаны не по размеру, от старой одежды после стычки с демонами пришлось избавиться, обуви нет, хожу босиком, за спиной военный же сидор, полный разного опять же военного барахла, такое ощущение что я ограбил каптера какой-нибудь пехотной роты, кстати нужно поснимать значки и прочую военную атрибутику. И все же странно видеть собственную бабушку по материнской линии такой молодой, я запомнил ее уже древней старухой…
— Милостыню не подаем! — вновь кричит на меня моя бабушка.
Долго я тогда у калитки простоял, бабушка даже выходила и пыталась прогнать меня, пару раз охаживая по спине мокрой тряпкой. Это ее излюбленный вид телесного наказания, намочить утирку и обходить по всем частям тела, куда сможет попасть.
