Гурский говорил о себе с той беззащитной печалью, которая - хочешь не хочешь - вызывает дурные предчувствия. И если бы -Лопатин услышал все это не здесь, в Москве, а где-нибудь на передовой, ему, наверное, стало бы не по себе.
- Чего ты? - спросил Гурский так, словно Лопатин прервал его на полуслове.
- Ничего. Ты говоришь о себе, а я думаю о себе. К которому часу ведено быть?
- Поскольку в восемь уже надо сажать твою дочь в вагой, ведено быть п-пораньше! В пять! И прошу иметь в виду" что к обеду, а тем более праздничному, у нее не смел оп-паздывать даже мой отец. Хотя он не боялся ни бога, ни черта и в свое время, а именно в конце прошлого века, отслужив д-действительную в к-кавалерии, по безумной любви похитил маму в Варшаве и вывез к себе в Воронеж, п-получив ее ок-кончательное согласие только где-то на п-полдороге. Они были невероятно разные люди. Наверно, так вот и надо жениться, чтобы всю жизнь быть счастливым. Как п-по-твоему?
- Быть счастливым не моя специальность, - сказал Лопатив.
- Только не заб-блуждайся насчет меня в лучшую сторону, - сказал Гурский. - Не думай, что я так уж расчувствовался. Просто мне лень сегодня работать.
- Хорошо, будем считать, что я тебе. поверил. Чем это ты обложился? Лопатин заглянул в верхнюю из лежавших на диване подшивок и увидел, что она за сброковой год.
- Смотрю, чем заканчивались в прошлом оп-перации, связанные с морем. В частности, в Норвегии, в Дюнк-керке и Дьеппе. Нап-писал по заданию редактора обзор о высадке союзников в Нормандии, а теперь п-проверяю свои умозаключения историей вопроса.
- Ну и как? Не спихнут их немцы?
- По-моему, нет. Если бы мы по их п-прогно-зам в сорок первом п-подняли лапки, то еще воп-прос, кто и где бы сейчас высаживался англичане во Франции или немцы в Англии? Но поскольку мы тогда лап-пок не подняли, то теперь, по-моему, их уже. не сп-пихнут. Чего усмехаешься?
- Вспомнил, как сам вчера спорил на ту же тему.
- С кем?
- С одним братом писателем, к чьим прелестям слога вы с редактором оба неравнодушны.
Гурский прищурился, секунду подумал я назвал имя.
Лопатин кивнул.
- А ты, оказывается, все-таки завистлив, - сказал Гурский. - И я знаю п-почему. У тебя не хватает вооб-бражения даже на заголовки. Рожаешь в муках какую-то скукоту, "Ночь как ночь". А он к твоей ночи завернул бы такой эпитет, что редактор зак-качался бы от вост-торга...
- Я в глубине души всегда был завистлив, - сказал Лопатин. - Мне всегда казалось, что если я что-то знаю намного лучше, чем кто-то другой, то я должен и написать лучше, чем он. А это далеко не всегда получается. И в этом и состоит та, обидная для нас, людей средних способностей, высшая несправедливость, которую имеем в виду, когда говорим про кого-то: талант есть талант! Сами про себя думаем, что мы я правильней, и умней его, и лучше, чем он, воспользовались бы таким божьим даром, а все же говорим талант есть талант - не про себя, а про него.
