Тогда Фло решила, что вот он, секрет — не попадаться на глаза людям, но общаться заочно, и это позволит проклятью ослабеть. Она положила в корзину лучшие свои травяные сборы, прежде чем вернуть — и спустя несколько дней снова нашла её, полную еды, на своем пороге. Так продолжалось довольно долго, и у Фло появился довольно смешной смысл в жизни: она приглядывала за Ирейн, сначала просто издали, потом — и магически, стараясь осторожно поворачивать события на пользу трактиру и его обитателям. Строго говоря, это глупо, но только на второй год их подобного недообщения она догадалась поглядеть на трактирщицу истинным зрением — и, кажется, с того момента её левый глаз начал косить ещё больше, от удивления, не иначе. Спустя столько лет встретить колдунью, столь хорошо с ней резонирующую, столь подходящую на роль ученицы — это было тем более иронично, что она совершенно не годилась а наставницы, а самой Ирейн какой-то недалёкий менталист, которому Фло с удовольствием поменяла бы местами руки с ногами, заблокировал силу. Вернее сказать, разумеется, этот жалкий колдунишка не мог ничего сделать с магией, потому он поступил преступней и страшнее: воспользовавшись согласием зашоренной дурочки, не разменявшей и второго десятка, он зародил в её сознании мысль о том, что магия равносильна боли. Таким образом, глупенькая трактирщица буквально балансировала на грани Отречения, которое само по себе для любого существа куда страшнее смерти. И что можно было сделать в такой ситуации? Только смотреть со стороны, изредка защищая. Нет, Фло не собиралась вмешиваться… До ночи, когда родилась Вета. Тогда изменилось многое — ослабло проклятье, укрепилась связь, и после было даже почти не удивительно, когда Ирейн предложила остаться.
Думала ли она когда-либо о том, чтобы принести малышку в жертву? Искушение быть вечно прекрасной и прожить счастливую жизнь со своим медведем было велико, и иногда, глядя в темнеющие глазки, она думала почти невольно о том, сколь многое могла бы получить. Однако, Фло не обманывала себя ни секунды: это был бы конец, абсолютный крах, за гранью которого она стала бы монстром окончательно и бесповоротно — одной из тех, на кого некогда охотилась её наставница, тех, о ком мать презрительно говорила "продавшиеся".
Мама… Воспоминания о ней заставили скользнуть ладонью по одной из цепочек с простым овальным медальоном — последняя память о даровавшей ей жизнь жрице, давно ушедшей в мир ветров, дорог и туманов. "Не говори глупостей. Что такое внешняя оболочка? Всего лишь пыль, корм для червей. Ты придаешь этому излишне большое значение, забывая, как щедро Предвечная одарила тебя колдовским даром; тебе стоять во главе Жриц, тебе быть великой колдуньей. К сотому году жизни сможешь накладывать на себя любые иллюзии, если, конечно, к тому моменту внешность и чужое мнение о тебе каким-то чудом все ещё будет иметь для тебя значение" — так всегда говорила мать в ответ на жалобы дочери. "Но я хочу жить сейчас, когда мне семнадцать, не сто!" — кричала Фло в ответ. "Так живи", — в голосе жрицы в такие моменты звучала мягкая насмешка, — "На самом деле, ничто и никто тебе не мешает, кроме тебя самой. Впрочем, для твоего возраста эо всего лишь нормльно."
