Пудышев, когда про такое узнал, тренеру Борису Стукалову все высказал и пошел в отказ: всю болгарскую неделю пели с Комбатом песни и трескали «Плиску». Сразу по возвращении и рассчитались.
Следом полгода в барнаульском и год в самаркандском «Динамо». Новый жизненный опыт. Летели на игру в Курган-Тюбе в «кукурузнике» стоя, зато сверху увидел Сырдарью... Надоела жара – извольте вам холод. Незабываемые четыре года в Якутске. Понятия не имел, куда подписался. Сел утром в ИЛ-86 и после восьми часов полета спустился по трапу в якутскую ночь. Болонья на куртке свернулась в чешую, закурил – дым замерз: минус пятьдесят! Мать моя, это здесь играть!
Встречающие ободрили, не обращай внимания, что-то накинули на плечи, повезли в ресторан. Спросили: «Что тебе надо, чтоб не сбежал?» Брякнул пришедшее на ум: «Бальзаковскую женщину с квартирой и ванну шампанского». – «Все?» – «Все».
Играл, тренировал, видел северное сияние и как вздымается Лена – не подумайте чего, река, ну хотя и не река тоже. Поле гаревое, откуда там траве взяться, но климат сухой, здоровый, воздух – не надышаться. Выходил ночью в минус 55, снимал шапку – и нормально. Русские, якуты – без драки в ресторане не обходилось, но футболистов не трогали.
После Якутска завернул на годок в Нижневартовск, Курненин был главным тренером, последняя уже гастроль. Сорок стукнуло, и закончил. Из таких вояжей все с машинами возвращались, целевым ехали назначением, а Пудышев условий не ставил. Едва приезжал из очередного странствия, звонили домой: «Юра, надо помочь». Надо так надо. В семью офицерская зарплата шла, в Минск к тому времени и маму забрали. А в команде много ли надо: отвезут, привезут, накормят... Все были неденежные города – с тремя рублями прибыл, с тремя и убыл, но с впечатлениями и доброй памятью.
По возвращении поработал со Щекиным в минском «Динамо» Хвастовича, а там возник БАТЭ. Его, конечно, за имя брали, но держат теперь за другое: он шебутной и добрый. В Борисове тренеров хватает, куда важнее, что там, где Пудышев, – прекрасная атмосфера, и все его шутки, подначки такие, как сам он – не обидные, не злые.
«В своих интервью он просто дуркует, – это о нем Георгий Кондратьев. – Пудик по натуре не изменился. Он боец был на поле, капитан, мог в игре нареветь, слезы наворачивались. А после матча подойдет: ты не обижайся...»
Он и сам обид не носил: во время московского второго пришествия на побывке разыскал минского своего сменщика Кистеня, чтоб пожать руку: Сашок, ты молодец, вписался в игру...
