Игла больно ужалила в мышцу, внутри на пару секунд образовался упругий комок, который затем мягко растекся во все стороны. Доктор спокойно убрал шприц, отсоединил капельницу. Неторопливые действия врача убедили Андрея в том, что реаниматор и вправду намерен пустить его на запчасти. Вылезла даже уверенность в том, что больница ничего не получит — все уйдет по левым каналам «за бугор».
Надо было спасаться. Но как? Снотворное действовало, веки тяжелели.
Доктор, очень довольный, открыл дверь палаты. Зашел в изголовье, потолок поплыл — Андрея повезли прочь из реанимационной палаты. Сон и страх боролись за власть, страх побеждал, Андрей снова начал дергать путы.
Заехали в большой лифт. В сужающееся поле зрения мальчишки вплыл еще один врач.
— Наверх или в морг? — спросил он.
— В морг, — ответил реаниматор.
Андрей окончательно убедился, что сейчас умрет. Он хотел закричать — ведь в лифте свидетель. Он поможет, при нем не посмеют.
Прежде чем отключиться, он еще успел открыть рот.
Сон и страх были единым целым и длились вечность.
Но вечность тоже проходит. Андрей открыл глаза. Врач стоял перед ним склонившись.
— Ну, дергаться будем? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вынул из нагрудного кармана халата скальпель.
Андрей уже в который раз попытался заорать. Получилось невразумительное сипение. Доктор нехорошо засмеялся и спросил:
— Что, жить охота?
Андрей кивнул.
— Неужели? А кто тут добить умолял? Передумал?
— Да!
— Уверен? Ты как следует подумай.
Пацан прислушался к себе и понял, что очень хочет жить — долго, десятки лет, сотню, даже инвалидом без рук и ног.
— Не убивайте меня, — прошептал он.
Врач поудобнее взял скальпель. Андрей прерывисто завыл.
— Да замолчи ты, дурак. И руками не махай, не то живо переломаю.
Доктор перерезал полотенца — одно за другим.
— Ишь, дергался во сне. Узлы насмерть затянул.
Едва став свободным, мальчишка свернулся калачиком и затрясся.
Сев на край постели — уже не той, из реанимации, на колесиках, а обычной кровати — даже деревянной, врач не больно, но крепко взял пацана за ухо, развернул лицо к своему и сказал:
— Твоя мать, подонок, поседела за одну ночь! Уже двенадцать часов ждет, пока ты оклемаешься. Сопляки, соплюшки — лезвия, петли, таблетки, с балконов скачут. А сами. жизни-то еще и не нюхали, не знают, что это! Как папуасы, что золото на стекляшки меняли. Если бы я тебя только откачал, ты бы через неделю опять ко мне приехал. или не ко мне, а на первый этаж. У нас там прозекторская. Кстати, через нее — одна из дорог сюда вот, и она поудобнее, чем тянуть каталку по урологии. Так и возим живых в морг. А тебе, придурку, я наглядно показал, что это — хотеть жить и не иметь такой возможности.
