По-непальски это примерно значит: «Я тороплюсь, мне нездоровится. Давай уже проваливай отсюда, бородатое отродье».
— Рамро, сахиб, — смиренно отвечает гость.
Что означает: «Как скажете, о белый и пушистый господин». Вроде респект соблюден, но Филомелли чувствует, что в бороде прячется некий подвох. Может, они уменьшили диаметр пиццы, а деньги дерут прежние?
На всякий случай он, вернувшись в дом, измеряет одну из пицц рулеткой. Нет, по размеру вроде бы такая же. А вдруг не доложили артишоков или уменьшили процент пепперони? Кенарев хватает один кусок и начинает внимательно жевать. Хм. Как будто всё в норме.
Пока хозяин дома дегустирует пиццу, он слеп и глух, но после второго куска, когда первый голод утолен, зрение и слух возвращаются к едоку. И что же он видит? На экране опять творится какая-то чертовня: вчерашние полосы не бегут, зато вместо картинки летают туда-сюда красные всполохи. Голос диктора слышен, но гром и вой ветра за стенами дома звучат сильнее. Значит, опять конвертер на крыше, злится Кенарев. Наверняка вылетел другой кабель, и всё потому, что лето в Катманду — та еще дрянь. Благородный Рим такого себе не позволял. Пока Филомелли у ворот забирал заказ, погода держалась приличий, но за последние минуты, кажется, вовсю распоясалась. Сезон муссонов в Непале — это дикие барабаны в небе, дождевые капли размером в голубиное яйцо и ветер, летящий со скоростью курьерского поезда. Эх, была бы вчера такая буря! Он бы тогда ни за что не полез на крышу и остался бы цел. Зато теперь, мстительно думает хозяин дома, я все-таки позову мастера — пусть взбирается на крышу сам, и да поможет ему их слонобог Ганеша…
Хозяин дома выключает телевизор, берет с полки первую попавшуюся книгу, оборачивает себя одеялом в три слоя, как пледом, возвращается в кресло и пробует читать. В России — бардак, в Непале — муссоны, а он, Вадим Кенарев, у себя дома в тепле, уюте и с пиццей сейчас насладится любимой историей про одинокого моряка на далеком острове…
Проходит минуты три, и Кенарев с досадой захлопывает книгу. Ему не читается. Когда каждый удар грома за стенами отзывается болью в его руке и ноге, требуется анестезия посильнее. Дохромав до стенного сейфа, он набирает заветную комбинацию из трех счастливых семерок и достает диск. Тут записано лучшее: все выпуски его еженедельной программы «По дороге с Дорогиным». За нее Вася Бобромыслов, шеф его телеканала, башлял самыми крупными купюрами из особого конверта, а Котя Розенкранц, главный босс канала-конкурента, вроде бы с юмором — а на деле с завистью — сравнивал Вадима Сильвестровича за крутизну с киношным Рокки и называл Сильвестром Сталлоновичем.
