Услышал бы Левка это «мы», вот бы посмеялся, машинально подумал я. Для него я так и остался шкетом Ромиком. И, что особенно обидно, в его присутствии я именно таким и становился. Даже когда мы с ним сравнялись в росте, я все равно глядел на него, гада, снизу вверх, и мне хотелось ему понравиться. Проклятая привычка младшего брата.
Левка, кстати, тоже висел здесь, на одной из фотографий — правее Папы Римского, левее Дорогина, наискосок от Каспарова и не доходя до Шэрон Стоун. Мой братец и Потоцкий стояли чуть ли не в обнимку возле машины, которая еще не сделалась руиной. День был солнечный, оба улыбались в объектив. Левка был тут вылитый я — ну разве что борода погуще, выражение лица понаглее, оправа очков подороже. Ну и костюм, конечно же, у него был если не от Бриони, то от Лагерфельда, Гуччи или Живанши. У меня за всю жизнь таких отродясь не водилось. На Ямале я вообще ходил в телогрейке и ватных штанах.
Потоцкий проследил за моим взглядом и горестно вздохнул:
— А ведь фотографии меньше года. Вы пришли узнать, почему я отдал Льву Ильичу эту замечательную машину и не причастен ли я к аварии?.. Да ладно, не стесняйтесь, я не самый лучший физиономист, но это у вас на лице было написано капслоком. Теперь, думаю, вы получили ответы на оба вопроса. Ваш брат не просто работал на меня — мы дружили. Ни причин, ни намерений, ни желания причинить зло человеку, которому я обязан жизнью, у меня не было. Ничего, кроме благодарности. А формы благодарности бывают разными. Если бы не Лев Ильич, в мой «Астон Мартин» попала бы граната Карла Нагеля. Так что, когда ваш брат покидал «Фармако», я уговорил его принять в подарок именно этот автомобиль. Ужасно жаль, что он так мало успел на нем поездить…
Болеслав Янович дотянулся до верхнего ящика стола, вытащил оттуда бежевую папку с уже знакомым золоченым вензелем «БП» и протянул мне.
— Вот, я вам копию распечатал, возьмите на память, — сказал он. — Там внутри еще несколько общих снимков, селфи. У них качество похуже, но они поживее… Ой, простите, Роман Ильич. Слово «поживее» совсем уж неуместно. Но я, правда, всё еще не могу представить его мертвым. Ну совершенно в голове у меня это не укладывается…
Я раскрыл папку и начал перебирать фотографии. На тех, которые мне попадались, Левка щурился, как довольный кот. Снимки были летними, прошлогодними, беззаботными.
— А в этом году вы с ним часто встречались? — спросил я.
— Редко, — вздохнул Потоцкий и еще раз с досадой в голосе повторил: — Редко. И всякий раз как-то на бегу. Посидим на лавочке, выпьем по рюмочке — и в разные стороны, по своим делам. После 4 декабря я ведь собирался уходить из «Фармако», но Лев Ильич настоял, чтобы я остался. Он уже к тому времени служил где-то в Минфине и сказал, чтобы я ни о чем не волновался — он всё уладит. А я ведь даже не знал, кем он работал на новом месте. Однажды я у него про это спросил, а он в ответ засмеялся. Сказал, что заведует там справедливостью — ну как обычно. Хотя, может, он всерьез говорил. У него и раньше порой было трудно понять, шутит он или нет, а уж в этом году — так тем более.
