Думай, Рома, думай. Надо найти иной вариант — тоже малоприятный, но не гнусный. Я еще раз пробежался по закоулкам памяти и вспомнил наконец разговор с санитаром Володей. Тот рассказывал о нехорошем доме в Красносельском районе, где росла одна из властных ветвей — давно гнилая и трухлявая. Услышав, что ее решили срезать и вырастить заново в каком-нибудь другом месте, я ничуть не удивился. Дом давно вошел в историю, стал зловещим символом — района и города. Слишком долго там глумились над людьми, чтобы после 4 декабря сохранить всё, как было. Санобработка спасет от микробов, но бессильна против многолетней несправедливости: та намертво въедается в стены, пол и потолок. Даже когда из таких домов уходит живое страдание, остается его долгий мертвый след. Там я и подзаряжусь, не потревожив никого, кроме теней…
Я открыл глаза и сказал Сергею Петровичу:
— Каланчевская, дом одиннадцать…
Вскоре мы были на месте. Сперва я даже засомневался: туда ли мы приехали? Года три назад возле этого длинного желто-голубого трехэтажного здания было не протолкнуться от машин. Теперь же я не заметил ни одной припаркованной легковушки — только пара фургонов с эмблемами строительных фирм. Впрочем, знакомая табличка всё еще висела рядом с главным входом, да и сама дверь под металлическим козырьком выглядела, как прежде. Машинально я нащупал в кармане новенькое удостоверение, однако предъявить его внутри было некому. В огромном сумрачном вестибюле не оказалось ни турникета, ни охранников. Даже паркет на полу был частично разобран, а из образовавшихся прорех выглядывали старая бетонная опалубка, полусгнившие доски и какая-то ветошь.
Пустая грязно-белая анфилада первого этажа напомнила мне длинный переход с Охотного Ряда на Театральную — полуночный и оттого безлюдный. В слабом мерцании плафонов дневного света я прошагал по коридору метров сто и по пути не встретил ни души. Дверей вокруг тоже не было — вместо них в стенах зияли рваные проемы. Заглянув в один из таких, я понял, что здание все-таки обитаемо. Двое рабочих в синих спецовках уже почти разобрали серебристую клеть, похожую на большой лабораторный шкаф, и складывали теперь ее части на полу: стекла — отдельно, рейки — отдельно. Узкую коричневую скамью с жесткой спинкой еще не успели снести, и это оказалось кстати. Когда подзаряжаешься где-то в первый раз, бывают всякие сюрпризы — дополнительная опора мне точно не помешает.
Володя говорил, что после ремонта сюда переедет какой-то архив. Ну и правильно. Бумажкам вреда не будет, а людям лучше держаться подальше. То есть нормальным людям — не таким, как я. Клочья тумана — липкого, затхлого, зябкого — между тем уже подбирались ко мне со всех сторон. Похоже, я не ошибся, выбрав это место: ненависть и отчаяние безвинно пострадавших успели смешаться и перебродить до состояния вязкого мрака. Присев на край скамьи, я почувствовал, как покалывание в мышцах перемещается снизу вверх. Икроножная, поясничная, косая живота, двуглавая плеча, большая грудная… На секунду в легких закончился воздух, затем что-то вязкое запульсировало в моем горле. «Ну, давай же!» — мысленно попросил я и приоткрыл щелочку в мозгах. С неслышным свистом туман ввинтился в голову, отыскивая убежище.
