Конец зимы да еще начало весны просидели за работой эти два человека.
Один делал рамки, выкладывал разнообразными клинышками рамки и думал: «Вот полтора месяца работы вечерами — и пятьсот рублей как из воды». Второй смотрел на Галюньку, на ее красный галстук. Смотрел в свое будущее.
Весною задумал обнести двор высоким забором, чтобы не лезла в сад разная там беда. А то привыкли к общему и думают, что везде можно. На детей сердился. Неужели забыл, как сам лазил в чужие сады, когда об артели никто и слыхом не слыхал?
Ставил забор, а сам украдкой посматривал на выгон, где выросли два новых строения: одно — школа, другое — сельсовет. И что-то третье начали. Что бы это такое? Сам себя убеждал, что это его совсем не интересует, однако что еще там Луць на своем дворе роет?
— Здорово, шурин!
— Как жив-здоров? Забор ставишь?
— Угу…
— Больно высок. Смотри, упадет и все твои сотки накроет, еще и тебя придавит.
Андрей уловил насмешку в голосе Луця, но молча проглотил обиду.
— Там что-то еще начали строить?
— Клуб. Читальня будет, Андрей.
— Но?
— Ей-бо! Такой клуб будет, как театр в Коломые. На четыреста мест.
— Ты врать здоров, Луць.
— Спасибо на слове, свояк. Да ты бы пошел посмотрел. Хоть со стороны поинтересуйся.
Андрей пятится от ограды, так как не выносит агитации. Но еще вопрос:
— А кто же деньги дает, Луць?
— Поп дает. Не знаешь, кто деньги дает? Государство. А если и своего труда немного добавим, то судиться не будем. Разве мы с тобою требовали плату тогда, как собирались читальню строить? А, Андрейко?
— Ого, тогда время другое было.
— Что правда, то правда. Тогда совсем другое время было. Тебя тогда от читальни полиция палкой прогнала, в кандалы заковала, а теперь… Да где уж! Из-за такого забора…
«Агитирует Луць. Ничего другого, только агитирует. Нет, братец, меня в свое время не так агитировали. Голодный был, и то не сдался. А теперь, слава богу, не думаю о куске хлеба. А что еще человеку надо?» И Андрей снова идет к себе, продолжает работу. Но мысли не дают ему покоя.
«Читальни захотелось, пся крев?»
«Захотелось!»
«На!» — шлеп по щеке…
Тьфу! Вырвалась чертова ветка из-за перекладины и ударила по лицу. То жандармы били, а теперь собственный забор лупит.
Сплюнул. Ничего уже сегодня не ладится. Олена возится около скотины. Посмотрел на нее, будто давно не видел. Платком половину лица прикрыла, какая-то странная, словно немая. А глаза темные и грустные, как тогда, на Юзевичевом поле.
Бросил пилу, пошел на улицу. «Как театр в Коломые… Сами делают… Гм…»
