— Верно говоришь, — поддакнул Горошкин.
— У нас имеется заявление Фесенки на имя треугольника, и мы волей-неволей должны принять по нему решение. С обеда заседаем, Фесенку, Николаева, Пронина и всех очевидцев порознь опросили, поэтому валандаться дальше нельзя. Страсти накалились, народ бурлит вовсю.
— Ну и что из того, что бурлит? — зло спросил Громобоев. — Побурлит и остынет. По закону мы имеем право рассматривать любое заявление в срок до одного месяца.
— Если бы гоношились один-два человека, я бы на вас нажимать не стала, — с тревогой в голосе сказала Канаева. — А тут в горком идти грозятся. Кто за Николаева биться, а кто за Фесенкино человеческое достоинство заступаться… Нам же с вами нагорит, что надлежащих мер не приняли и пустили все на самотек. О себе подумайте, Ярополк Семенович, и о нас с Горошкиным. Скажут ведь, что мы потворствуем безобразиям.
— Я никаким безобразиям в тресте не потворствовал и рукоприкладству Николаева попустительствовать тоже не намерен, — ответил Громобоев. — Но убей меня бог, если я знаю, как здесь следует поступить справедливо, по совести. Ударь Николаев не Фесенко, а любого другого сотрудника, у меня бы, это самое, рука бы не дрогнула подписать приказ об его увольнении. А Фесенко… Он настолько пакостная личность, что дальше ехать некуда. Да и роль у него в этом конфликте подленькая.
— Может, мне сейчас сбегать к Николаеву и попросить извинения? — крикнула потерявшая всякое терпение Канаева. — Вы к этому ведете?
— Чего ты в бутылку лезешь? — Громобоев осадил Канаеву и как ни в чем не бывало продолжал рассуждать вслух: — Вообще-то я не понимаю поведения работников милиции. На каком основании они отказались принять у Фесенко заявление о нанесении ему побоев? Я не юрист и не знаю в деталях, что и как там квалифицируют, но одно не вызывает сомнений: это материал для рассмотрения в народном суде. Коль скоро имело место хулиганское действие, сопровождавшееся причинением телесных повреждений в легкой форме…
— Не нам милицию учить, — вновь вступил в разговор Горошкин. — Утречком приходил капитан оттудова и без долгих слов положил Фесенкино заявление Луизе Васильевне на стол. Мы, говорит, у себя его рассматривать не будем, пусть этим общественность занимается. И обидчик — Николаев, и потерпевший — Фесенко, оба сотрудники одной организации. Вот и весь сказ.
— Странно. — Громобоев подернул носом.
— А не стали они с этим возиться потому, что у Николаева инвалидность от черепно-мозговой травмы и ни один суд такое дело не примет, — объяснил Горошкин. — Я, к примеру, так мыслю.
