— Что тут придумаешь, дама? Они же к любой дряни через месяц привыкают.
— Как народ, — бурчит отец.
— Что?
— Он пошутил, — спохватывается маман. — Может, чайку перед работой?
— Не откажемся. А по уму — надо столовую внизу закрывать. У них там чистый инкубатор.
— А где рабочие будут питаться? — возражает Лида.
— Да, против пролетариата не попрешь. Ну раз так — терпите, дама!
— Мы и терпим...
Я посмотрел на будильник: до обеда еще далеко. Как это прекрасно — никуда не спешить, делать только то, что хочется! Наверное, при коммунизме все так жить и будут. Сложив постельные принадлежности, я убрал их в диван. Там, под сиденьем, довольно вместительная ниша, куда, помимо подушки, одеяла, простыни, вмещаются два старых демисезонных пальто, несколько пар зимней обуви и большая коробка с конструктором, и остается еще целый свободный угол. Однажды Сашка, маленький негодяй, туда спрятался. Родители ушли в гости, оставив его на меня, и, пока я ходил на кухню разогревать ужин, он исчез. Бесследно. Решив, что непутевый брат мой пошел слоняться по общежитию, получая в каждой комнате по конфетке, я обежал два этажа, даже заглянул на чердак, опросил соседей — может, прибился к кому-нибудь, дело-то обычное. Но нет... Я вышел во двор, там стоит контуженый дядя Гриша, бывший моряк, — наш сторож. У него страшно трясется правая рука, дергаются щеки, а говорит он точно жужжит, но мне все понятно, привык.
— Дядя Гриша, Сашку моего не видели?
— Н-н-н-н-не-е-е в-в-в-в-ви-ид-д-д-е-ел.
— А вы давно тут стоите?
— П-п-п-п-по-ол ч-ч-ч-ч-ча-ас-с-с-са.
Я испугался, отчетливо вообразив, как, вернувшись из гостей, Лида весело скажет: «А вот и мы! Ну как вы тут без нас? Скучали?» Потом, заметив мою растерянность, она беспомощно поозирается и спросит мертвым голосом: «А где же Саша?» — и слезы хлынут из ее страдающих глаз. «Не хнычь! — рявкнет отец. — Найду и всех выпорю как сидоровых коз!»
Взяв себя в руки, я вернулся в комнату, заглянул в гардероб, где тоже можно спрятаться, потом сел на стул и затаил дыхание. Минут через пять в диване кто-то ворохнулся, и явно покрупнее мыши. Все ясно!
— Почитать, что ли? — громко произнес я и с разбегу плюхнулся на диван, целясь в то место, откуда донесся шорох.
Изнутри раздался писк, тоже не мышиный.
— Пусти! Здесь душно... — послышался из утробы глухой голос брата.
— Кто это?
— Я.
— Кто — я? Наши все дома.
— Я. Сашка...
— Ах, Сашка! И зачем же ты туда залез?
— Хотел от тебя спрятаться.
