— Ральф сказал, что он спрашивал обо мне, надо перевести некоторые документы. Но дело не очень срочное. Ральф объяснил ему, что я отсутствую по важному личному делу. Так что вот занимаюсь этим сейчас. Мама, а как Штефан? — спросила Джил. — Я так удивилась, когда услышала его голос.
— У них произошла поломка, — объяснила Маренн. — Вот он и застрял в ремонтке недалеко от госпиталя. Но для меня только радость — я смогла побольше с ним пообщаться. Сейчас уже выдвинулся в дивизию. Все подробности расскажу тебе дома.
— Только вошла, Отто звонил с полигона, — вспомнила вдруг Джил. — Спрашивает: как там Раух, справляется ли? Не надо ли высадить десант?
— Нет, скажи ему, что пока не требуется. — Маренн улыбнулась. — Одного Фрица достаточно. Скоро мы возвращаемся в Берлин. Через пару дней.
— Я очень соскучилась, мама, — призналась дочь.
— Я тоже.
— Разрешите, фрау Сэтерлэнд.
Дверь в гостиную открылась. Маренн обернулась — на пороге стоял Пирогов. Маренн сразу заметила, что он бледен и явно встревожен.
— Джил, мне нужно скоро на обход, да и тебе необходимо работать, — быстро сказала она в телефон. — Я перезвоню тебе еще. Ты у меня молодец. Если бы не ты, мы с Фрицем оказались бы в трудной ситуации.
— Я рада, что помогла, мама. До свидания. — Джил повесила трубку.
— Что-то случилось? — спросила Маренн, внимательно глядя на бывшего смотрителя усадьбы.
— Видно, случилось, — заметил Раух, поставив чашку с кофе на стол. — Олендорф передумал? — предположил он.
— Пелагея снова пришла, — сообщил Пирогов, опустившись на стул. — Лесничиха — то есть. Вот только что.
— Как пришла? — удивилась Маренн, наливая ему кофе в чашку. — Вот, Иван, возьмите. И угощайтесь яичницей. — Она пододвинула ему блюдо. — Они же должны быть на острове.
— Должны-то должны. — Пирогов кивнул. — А как выясняется, Варю с собаками они туда отправили. И Наталку с почты — тоже. А сами-то все-таки в дом вернулись. Душа болит, жалко добро-то. Решили, мол, посидим еще. Вдруг ничего такого и не будет. Это наше авось. — Пирогов отчаянно махнул рукой. — Сто раз объяснишь, а они все свое: авось пронесет. Так вот, явились они туда, а там — взвод красноармейцев. Те самые, которые нас в лесу перед сторожкой обстреляли. — «Кто такие?» — говорят. — Мы, мол, хозяева. — Где были? — Микола говорит: в лесу прятались, мол, каратели идут, всех забирать будут. У них там все рядовые в основном, но старший над ними политрук. Как про карателей услышал, сразу решение принял: не допустим, будем защищать. Ну, Пелагея говорит, накормили их. А под утро ушли они из сторожки. Пелагея с Миколой, как рассвело, тоже к болоту пошли, мы же предупреждали их, что в восемь часов каратели начнут дома обходить. Говорит, бой слышали где-то у шоссе. Даже вроде как пушка стреляла. Но только один раз. А потом все стихло. Микола, он беспокойный, на остров так и не пошел. И Пелагея при нем, она от него ни на шаг. Все выглядывали, где каратели, как начнут. А их все нет и нет. Вот они снова в дом и вернулись. А там опять эти красноармейцы с политруком. Деваться-то им некуда. Только политрук ранен тяжело. А все медикаменты Варя с собой на остров забрала. И до нее сейчас бежать дальше, чем до нас сюда. Вот Микола и послал женку: беги, мол, опять к госпоже доктору. Спроси: что делать-то? Да и лекарства возьми. Если даст. Вот не знаю. — Пирогов развел руками. — Просто сердце не на месте. Время уж давно назначенное вышло. Если каратели в дом Миколы явятся — а там политрук этот раненый… Ну, все тогда, что старались сделать мы, фрау Сэтерлэнд, все насмарку. Все пожгут и всех живьем зароют.
