Я — русский еврей | страница 121

В первые дни после его смерти Ольга не знала, куда себя деть в огромной пустой квартире. Она бродила из комнаты в комнату, зачем-то перебирая и перекладывая его вещи, пока не нашла в ящике его письменного стола тетрадь со стихами. Это была та самая тетрадь, которую она когда-то видела в поезде, когда они бежали из Парижа. И Ольга впервые прочла стихи Хайнца. У нее было такое чувство, как будто она слышит его голос. И перед ней прошла вся их короткая жизнь и любовь. «Какая судьба, — думала Ольга. — Родиться поэтом и всю жизнь просидеть за арифмометром, любить свою страну, но спасаться и бежать от нее на край земли, мечтать о возвращении, о доме и любимой работе, наконец найти их и тут же умереть… Но разве весь этот мир не наш дом, а его безумная жизнь — не наша судьба?» В тетради она нашла стихи про Джиоконду, к которой они пришли в день их случайной встречи в Париже. Хайнц так и не прочел их, хоть и обещал, а она ему об этом не напоминала.

Она решила напечатать книгу его стихов, хотя бы за свои деньги. Но не была уверена, что Хайнц одобрил бы эту затею. Для себя она перевела «Джиоконду» на русский. И, сравнивая свой перевод с немецким оригиналом, она понимала, что не унаследовала способностей своего деда, русского писателя. В ее переводе ей нравилась только одна удачно найденная фраза: «иных уж нет, а те далече». Когда-то это сказал Саади, потом Пушкин взял эпиграфом, и это же выстрадал Хайнц Берг. И еще она думала о том, что им уже никогда больше не увидеть Джиоконду вместе, несмотря на упавший в Сену платок.

Амстердам нравился Рафаэлю. Тихие улицы, каналы, перезвон колоколов в теплом влажном воздухе. Друзья поселились на Принсенграхт, в доме с окнами на канал. Лето тридцать седьмого года было в разгаре. В раскрытые окна вместе с речной свежестью проникал пряный запах цветущих лип. Протяжно гудели проплывающие баржи. Они снимали две комнаты. В одной жил Рафаэль, в другой — его одноклассник Фриц со своей подругой Хильди.