Через несколько лет я приехал на месяц в Цюрих поработать в его институте. Жил я в его доме в Форхе, в гористом пригороде Цюриха. Происходило это в декабре. В самом Цюрихе зимы не было. Нарядные рождественские улицы, умытые дождем и обогретые солнцем, зажигались по вечерам миллионами лампочек, маленьких, как снежинки, свисавших с деревьев и кустов и протянутых на проволоке через улицы. На главной улице Банхофштрассе весь этот праздничный свет отражался в огромных витринах банков, выставлявших напоказ за толстыми стеклами часы, бриллианты и золото. Кто-то сказал тогда, что их подвалы уходят глубоко под землю, и там хранится все золото мира. А наверху, в Форхе, стояла зима, и снег мягко укутал дома и деревья. Дом Бергов стоял на горе, в стороне от дороги, спускавшейся к озеру Грайфензее. Дорога, обсаженная яблонями и черешней, шла мимо старых фермерских домов и коровников с открытыми настежь дверями, и теплый запах навоза и молока мешался с запахом разогретого солнцем снега. За озером снежный склон с островками хвойного леса поднимался к самому горизонту, к цепи альпийских гор. Они виднелись из окон дома, и иногда их можно было принять за облака. А за домом, на вершине горы, на южной стороне открывался вид на Юнгфрау, Пилатус и Риги. Вечера мы проводили дома. Лиза играла на рояле. В гостиной стоял черный «Stainway», доставшийся им от родителей Вольфа. Крышка рояля была завалена старыми растрепанными нотами. Перебирая их, Лиза спрашивала каждый раз: «Ну, что бы такое сегодня?..» И выбирала очередную сонату Бетховена или Брамса. По утрам мы вместе пили кофе. Сыр, масло и мед стояли на вертящейся тарелке, которую каждый по очереди поворачивал к себе нужной стороной. За кофе Вольф просматривал газеты. Потом мы спускались с ним в гараж и отправлялись на машине в город, в институт. Домой возвращались по отдельности. После работы я частенько заглядывал в кино на Нидердорфштрассе, где шли фильмы, о которых в Москве мы только мечтали. Некоторые из них показывали на закрытых просмотрах в Московском Доме кино, и легенды о них переходили из уст в уста. А здесь я входил в темный пустой зал, где, полуразвалившись, сидели еще два-три чудака и, хрустя картофельными чипсами, смотрели «Последнее танго в Париже» или «Сладкую жизнь». Об увиденных фильмах я рассказывал Лизе и Вольфу, но это, как мне казалось, было им неинтересно.
Однажды за утренним кофе Вольф, просматривая газеты, увидел объявление о неделе китайских фильмов в Цюрихе. Лиза и он разволновались. Лиза сказала:
