— Что, так много наделал?
— Наделал. У них в экипаже был радист. В то время в городе дрожжей днём с огнём не сыскать было, вот он и привозил откуда-то с Севера дрожжи. Какая бражка, самогон без этого продукта? Да и хозяйкам в стряпне без него не обойтись. Кому-то это шибко не понравилось, сообщили куда надо, и к прилёту самолёта милиция в аэропорт пожаловала. Но Кешины друзья успели предупредить: так, мол, и так — встречают. Они сели и порулили к вокзалу. Но по пути чуть в сторонку свернули, туда, где общественный сортир на восемь дыр стоял. Его ещё до войны соорудили, и считай, что с того времени не чистили. Кеша притормозил, прикрытый самолётом радист выскочил и выбросил дрожжи в этот самый сортир.
Я увидел, как учительница насторожилась, затем сделала попытку поднять свой чемодан. Грузчик высказал неожиданную прыть: оборвав на полуслове свой рассказ, он перехватил у неё ручку чемодана и хотел одним махом забросить его в кузов. И неожиданно опустил чемодан на землю.
— Что там? — глухо спросил он.
— Книги, — виноватым голосом сообщила «парашютистка». — Я учительница.
— Слава Богу, что не пианистка! Такие тяже стибудете носить — перестанете рожать, — набрав в себя воздух, сказал грузчик и, как штангист перед снарядом, выдохнув, поднял чемодан в кузов. — Так вот, милиция обыскала самолёт, — продолжал он с той же улыбкой, — но ничего не нашла. А тут, как назло, жара, каждый день за тридцать, ну, всё и поплыло! Что было! Начальство стометровую санитарную зону вокруг аэропорта ввело. Потом бульдозерами яму сровняли и возвели нормальный толчок.
— Выходит, не было бы счастья?
У меня на языке вертелся вопрос, почему начальница смены грузового склада назвала Ватрушкина командиром сарая, но не решился — не та обстановка, чтобы заводить разговор на эту тему.
— А у нас всё через задницу доходит, — философски подытожил грузчик и, присев на поддон, достал пачку папирос.
Было видно: ликвидировать почтовый завал он не торопился.
Поблёскивая своей кожаной курткой, подошёл Ватрушкин, и мне показалось, что с его приходом в сумрачный тёмный склад заглянуло солнце; тут же откуда-то понабежали женщины, окружили моего командира, защебетали. Иннокентий Михайлович, как и подобает знатному жениху, начал их обнимать; впрочем, вскоре я убедился, что он ни на секунду не забывал целей своего визита на склад.
— Мои любимые и дорогие! — рассыпая синь своих глаз, с улыбкой говорил Ватрушкин. — Грех свой признаём и за непредвиденную работу обязуемся привезти вам рыбки. И всего, что вы пожелаете.
