— Лётчик просит — надо дать, шаман может подождать, — на свой бурятский лад, улыбаясь, переиначивал он услышанную присказку лётчиков и заносил в самолёт ведро или мешок. — А Тарбаган, Гриша, шаманом, ёкарганэ, заделался. К нему теперь на хромой кобыле не подъедешь. Стал важным, как секретарь района.
Буряты говорят, что у каждой лошади свой ход. Это со стороны кажется, что все они бегут одинаково. И не каждая из них годится в упряжку, поскольку в ней конь не может быть верховым. После школы Болсан закончил авиационный техникум, и мне приходилось встречаться с ним в аэропорту, он работал в бригаде по техническому обслуживанию самолётов. А после куда-то пропал. И вот объявился снова. Но если раньше его больше знали как сына директора рудника, то теперь про Болсана начали говорить, что он прямой потомок личного шамана Чингисхана. Распрощавшись с авиацией, он надел на себя жёлтый шёлковый халат, приобрёл бубен и стал едва ли не самым востребованным человеком. Особенно любили его снимать и приглашать в гости зарубежные туристы. В перестроечные горбачёвские времена подобные превращения происходили и среди моих соплеменников: быть сыном табунщика, слесаря, лётчика стало немодно, откуда-то начали откапываться и обозначать себя внуки купцов, священнослужителей, но больше всего появилось людей, претендующих на дворянство. Да Бог с ними, с дворянами!
С Болсаном у меня происходили стычки не только из-за Жалмы. Вспоминая историю взаимоотношений монголов и Древней Руси, он нет-нет да и ронял: мол, зачем киевские князья убили монгольских послов?
— Наносящий удар должен помнить, что всегда возможен ответный ход. И они его заслужили.
Длинная память была у парня. В ответ я сказал, что с двадцатитысячным войском за тысячи километров в гости не ходят. Болсан начинал кричать, что мои сородичи — казаки Похабова — пришли на Байкал не с дарами, а с пищалями и саблями.
— Это был ответный визит, — усмехаясь, отвечал я. — Хочу заметить, они не оставляли после себя сожжённые города и горы трупов.
— Мой народ — мы поклоняемся нашим предкам и природе. Зачем вы пишете краской свои имена на наших камнях? — переходил на другое Болсан. — Я же не пишу на церквях, что здесь был Торбеев.
— Чего ты вдруг заговорил за весь народ? Среди вас есть и православные, и почитатели Будды, — сказал я, вспомнив разговоры отца с Бадмой Корсаковым. — Те, кто где попало малюет краской свои имена, наверняка не ходят в церковь. А мои предки свои имена оставили в памяти иными делами. Они были умными и дальновидными людьми. Находясь меньшинстве, вдали от России, казаки Похабова сумели так наладить отношения с местными, что и сегодня, четыреста лет спустя, мы живём с братами в мире и согласии.
