— Пусть она привыкнет к тебе, а на скачках дай ей свободу, лошадь сама наберёт ход, — советовала она. — Я тебе говорила: лошади, как и люди, любят быть первыми. Ты должен дать ей понять, что нужно быть первыми.
Всё произошло, как она и говорила: уже на самом финише я на полкорпуса опередил Болсана. Приз — кожаное седло и красный спортивный костюм — вручал его отец, директор золотодобывающего рудника Михаил Доржиевич Торбеев. Его лицо оставалось беспристрастным, и лишь нависшие веки на миг напомнили мне лик озабоченного Будды. Та победа запомнилась на всю жизнь: обойти в скачках опытного бурята ещё не удавалось никому из русских.
Конечно, я обрадовался, когда узнал, что на Иркут нас поведёт Жалма. Она повела нас через поросший мхом Грязный ключ. Проваливаясь и чертыхаясь, шли мы через него больше часа, ругая про себя хозяина тайги, засасывающую грязь, нетвёрдые кочки, ледяную воду. Но наши усилия были вознаграждены сторицей. Гарь была усыпана брусникой, которая, как образно говорили местные, стояла на кочках вёдрами. Буквально через несколько минут работы жестяные совки со стальными, как у крупной расчёски, зубьями наполнялись отборной ягодой. К вечеру ею была заполнена вся взятая с собой посуда — трёх-и четырёхведёрные горбовики.
Мы остались на ночёвку. В темноте, слушая шум воды, мы сидели с Жалмой на берегу Иркута, поддерживали костёр и рассказывали друг другу разные истории. Чтобы напугать, я рассказал, что медведи не любят огня и бывали случаи, когда они, окунувшись в воду, ночью подходили к костру и вытряхивали её из своей шкуры прямо на огонь. Неожиданно сквозь шум реки послышался странный клёкот; вытащив из костра горящую головешку, я поднял её над головой. Мимо нас проплывала стая спящих прямо в воде белых гусей. Готовясь к дальнему перелёту, гуси садились на воду, где чувствовали себя ночью в полной безопасности. Мелькнув на секунду, белые пушистые комочки растворились во тьме, и Жалма начала рассказывать про байкальских нерп.
— В давние времена, когда человек ещё хорошо относился к природе, на берегах Байкала жил народ. Но вот туда пришли злые люди, вроде наших Тарбаганов, и этот народ был вынужден уйти под воду, превратившись в тюленей. Так до сих пор и живут они в воде.
Я смотрел на гладкое, точно вылитое из меди лицо Жалмы, на её полные, словно намазанные брусничным соком губы, отводил глаза, вставал, подбрасывал в костёр сучья; от моих прикосновений он вздрагивал, сыпал во тьму золотистые искры. Вновь обернувшись к Жалме, я видел их отражение в её огромных, как и сама ночь, глазах.
