Входит в о е н в р а ч.
В о е н в р а ч. Ну, Барабанов, кричи «ура».
Б а р а б а н о в. Мы свое откричали, товарищ майор. А в чем дело?
В о е н в р а ч. Немцы прислали парламентеров. Согласны капитулировать.
Б а р а б а н о в. Сдаются, что ли?
В о е н в р а ч. Сдаются.
Т а м а р а. Неужели… конец войне?
В о е н в р а ч. Вот Барабанов обещал, что война кончится завтра.
Б а р а б а н о в. Эх, мать честна — курица лесна, поперек дороги лежит сосна!.. Нет, ты скажи, как человек устроен. Я всю войну думал: дожить до победы, а там и помирать можно. А сейчас думаю: нет, шалишь, самое время жить!
Л и ф а н о в (в бреду). Прекратить огонь! Товарищ генерал… Андрюша…
В о е н в р а ч. Лейтенанта в операционную! Барабанов, позови санитаров.
Барабанов уходит.
Т а м а р а. Что с вами, Вера Алексеевна? Радоваться надо, а вы…
В о е н в р а ч. Я радуюсь, Тамарочка.
Т а м а р а. О сыне думаете?
В о е н в р а ч. Только что в операционную солдата принесли… совсем мальчишка, лет девятнадцать, не больше, принесли, а оперировать не пришлось.
Т а м а р а. Умер?
В о е н в р а ч (кивнула головой). О сыне… не стану врать, Тамарочка, думаю… Всю войну думаю. Я себе крепко в голову вколотила, что он жив… только найти меня не может. По ночам, во сне, все время его мальчишкой вижу. На качелях качается, высоко-высоко взлетает, мне все кажется, что перевернется… упадет. Просыпаюсь и думаю: погиб мой Сережа, нет его. Я когда в кино смотрю — самолет падает… сердце у меня замирает: в каждом мой Сережка видится.
УЛИЦА ПЕРЕД ГИМНАЗИЕЙ.
На улице К о р о б к о в и С и н и ц а. Синица подключает телефон.
С и н и ц а. Видишь эту стенку, Коробков?
К о р о б к о в. Ну, вижу.
С и н и ц а. Она, можно сказать, ни на чем не держится. Вот сейчас как жахнет. И всё, был Коробков, и нету.
К о р о б к о в. Коробкова нету, а ты живой?
С и н и ц а. Я — Синица, я улечу.
К о р о б к о в. Язык без костей… Чего в телефон-то говорят?
С и н и ц а. Андрюшка, разведчик, из медсанбата сбежал. Второй у седьмого интересуется, нет ли там его.
К о р о б к о в. Ну?
С и н и ц а. Вот тебе и ну! Нету.
К о р о б к о в. А еще чего говорят?
С и н и ц а. Погоди… погоди… Седьмой говорит. — Гитлер сдох.
К о р о б к о в. Неужто сдох?
С и н и ц а. Сдох. Не то повесился, не то отравился.
К о р о б к о в. Врут. Не может быть, чтобы Гитлер подох, а немец все одно воюет.
С и н и ц а. Седьмой говорит — про Гитлера от самого Чуйкова слышал… Так что победа, Коробков! И подальше от стенки, а то как жахнет — и всё, был Коробков, нет Коробкова. И не получишь ты, Коробков, свои сто грамм за победу!
