– С нами будут американцы, – сказал Джим. – У них особые чувства к Франции. Замечания? Хорошо. А теперь за дело, – он вынул из кармана клочок страницы, вырванной из журнала «Спектэйтор», на котором было что-то нацарапано карандашом. – Чтобы отметить День Р, мы выпустим памятную десятифунтовую монету. Я предлагаю эмблему в виде зеркального циферблата.
– Блестяще… чудесная идея, – таково было общее мнение.
Канцлер с трудом сглотнул и кивнул.
– Полагаю, со словами: «Сделай разворот», – сказал кто-то.
Премьер-министр обвел всех суровым взглядом, ища насмешника. Никто не улыбался.
– Еще какие мысли?
Мыслей больше не было.
– Дальше. Мы сделаем День Р национальным праздником. Рождественские дни, очевидно, не годятся, так что переношу на ближайшую дату в новом году, второе января. Возражения?
– Нет, – пробормотали они.
– Хорошо. Получается, это будет мой день рождения.
На это весь кабинет, кроме министра иностранных дел, принялся стучать ладонями по столу.
Премьер-министр с достоинством воздел длань, и в комнате стало тихо. В своей предыдущей, такой недолгой, жизни он никогда не испытывал подобной уверенности в своих силах. Ему казалось, что прошло уже пять лет, а не три-четыре часа после того, как он проснулся, в тоске и смятении, не в силах управлять ни единой своей конечностью или хотя бы языком. Вот что он читал на лицах своих коллег: он главный, он – это сила, за этим столом и для всей страны, и не только. С трудом верилось в это. До чего же волнующе. Интригующе. Ничто не может встать у него на пути.
Он взглянул на свой список.
– И еще. Мне пришла такая мысль. Движению разворотистов нужна песня, позитивная песня. Некий гимн. Что-то более знаковое, чем ода «К радости» [10]. И меня осенило. Это старый хит из шестидесятых. «Шагаю назад к счастью». Вы должны его знать. Не знаете? Господи боже, Хелен Шапиро! [11]
Никто не знал ни песни, ни певицы. Но они не посмели сознаться в этом. Что бы ни сплачивало их втайне, они теперь слились нерасторжимо, вжившись в свои роли. И жестоко поплатились за свое невежество – премьер-министр широко раскинул руки и принялся напевать нетвердым баритоном, вымучивая улыбку, словно бывалый шансонье.
– Шагаю назад к счастью, о-па, оу, йе-йе.
Никто не посмел взглянуть другому в глаза. Они чуяли, что неуместная улыбка могла подорвать их карьеру. Когда же премьер поманил их быстрым движением пальцев, они с готовностью подхватили мелодию и пропели в торжественном единогласии, словно церковный гимн Хьюберта Пэрри
