— Не надо было тебе так поступать, — мрачно упрекнула ее в тот вечер «Энона». — Вы ведь даже не взяли с собой спасательные жилеты.
— Но было так интересно. А как здорово мы прокатились на катере офицера Водного департамента. Он просто летел! А вокруг брызги воды, ветер в ушах и все такое.
— Я намерена обратиться к Ромулу и напомнить ему о твоей моральной ответственности. Мне кажется, ты не слишком хорошо усвоила эту тему. Ты же понимаешь, как сильно беспокоились Афина и Синон.
— Но ты знала, что со мной все в порядке, значит, и мама об этом знала.
— Есть такое понятие, как правила поведения.
— Я знаю. Правда, мне очень жаль. Обещаю хорошо вести себя с мамой и папой завтра утром. — Сиринга перевернулась на спину и подтянула одеяло к подбородку. Сквозь прозрачный потолок она различала за облаками слабое сияние осветительной трубки биотопа. — Я представляла себе, что лечу вместе с тобой, а не плыву на дурацком плоту.
— Правда?
— Да. — Мысленный поцелуй на всех уровнях сознания породил удивительное ощущение единения.
— Ты просто хочешь вызвать у меня сочувствие, — укорила ее «Энона».
— Конечно хочу. Потому что я — это я. Как ты думаешь, я очень плохая?
— Я думаю, мне будет приятнее, когда ты повзрослеешь и станешь более ответственной.
— Извини. Больше никаких гонок на плотах. Честно. — Она хихикнула. — И все равно это было здорово.
Синон умер в возрасте ста шестидесяти восьми лет, когда детям исполнилось по одиннадцать. Он постарался заранее подготовить детей к своему уходу, но, несмотря на это, Сиринга проплакала несколько дней. «Я навсегда останусь с вами, — говорил он удрученным подросткам, собравшимся у его постели. В вазе у кровати стояли свежие лилии, сорванные в саду Сирингой и Помоной. — Мы, эденисты, не уходим окончательно. Я стану частью сознания биотопа и увижу все, что вы вытворяете, и вы сможете поговорить со мной, когда захотите. Поэтому не стоит пугаться и горевать. Смерти нельзя бояться, тем более нам».
— И я хочу увидеть, как ты вырастешь и получишь звание капитана, — добавил он, обращаясь лично к Сиринге. — Ты станешь лучшим капитаном на все времена, моя шалунья.
Она робко улыбнулась и обняла его, ощутив жар и испарину на его коже и то, как он внутренне поморщился, переворачиваясь на другой бок.
В ту ночь вместе с «Эноной» они прислушивались к его воспоминаниям, мелькавшим в умирающем сознании, — причудливому смешению образов, запахов и эмоциональных всплесков. Только тогда она узнала о его мучительной тревоге по поводу «Эноны», о слабой нотке сомнений насчет целесообразности такого необычного совместного отцовства человека и космоястреба. Его беспокойство повисло в темной спальне, словно одна из иллюзий, при помощи которых она обманывала рецепторные клетки биотопа.
