Геллхорн была высокой блондинкой с волосами до плеч, уложенными мелкими колечками при помощи химической завивки. У нее были сильные открытые черты лица средне-западного типа, хотя она говорила с явственным южным акцентом. В тот день она надела ситцевую юбку до середины икр и блузку бледно-голубого цвета с белым воротником. Она не казалась уж очень радостной и счастливой, но, похоже, это было ее обычное настроение.
Когда Хемингуэй закончил перечислять предметы, которые Марта должна купить для него — между прочим, сам он приехал из города лишь час назад, — Геллхорн вздохнула и посмотрела на меня:
— А вам что-нибудь нужно в городе, господин Лукас?
— Нет, мэм, — ответил я.
— Прекрасно, — быстро произнесла она. — В таком случае ждем вас к ужину в восемь. Наденьте костюм с галстуком. — Она вышла из кухни.
Несколько мгновений Хемингуэй молча смотрел ей вслед.
— Марти тоже писатель, — сказал он, как будто что-то объясняя мне.
Я промолчал.
— Она из Сент-Луиса, — добавил Хемингуэй, словно ставя точку в разговоре. — Идем, я покажу тебе остальные помещения дома.
* * *
Финка «Вихия» представляла собой классический одноэтажный дом в испанском стиле, обширный и нелепый. Такие дома заполонили Кубу в последние десятилетия девятнадцатого века. Стены и пол огромной гостиной — она была, вероятно, метров пятнадцати в длину — занимали книжные шкафы и разнообразные охотничьи трофеи. На одной из торцевых стен, рядом с написанным маслом портретом матадора, висела оленья голова. На противоположной стене были укреплены две головы каких-то африканских копытных, возможно, антилоп, которые выглядели так, словно в этой комнате им не по себе. Вдоль длинных рядов низких книжных стеллажей и по стене с окнами были развешены еще несколько голов животных. Мебель в гостиной была старинная и уютная на вид, но отнюдь не такая, какую ожидаешь встретить в писательском доме. В центре комнаты стояли два мягких кресла, одно из которых явно пользовалось особой любовью Хемингуэя — его сиденье было продавлено, на расстоянии вытянутых ног стояла скамеечка с потертой вышитой обивкой, а рядом — маленький столик, ломившийся от бутылок и миксеров. На большом столе за креслами стояли две одинаковые лампы и еще несколько винных бутылок. Я подумал, что здесь очень удобно читать. Либо напиваться вдрызг.
Хемингуэй заметил, что, выходя из гостиной, я бросил взгляд на трофеи.
— Впервые я отправился на сафари в тридцать четвертом, — сказал он. — И опять поеду, как только закончится эта проклятая война.
