Если Буллит взялся за Самнера Уэллеса, когда-нибудь он доконает его, рассказывая о нем политическим противникам Рузвельта, нашептывая грязные истории журналистам, высказывая свои опасения госсекретарю Корделу Халлу. Буллит погубит Уэллеса не мытьем так катаньем, повергнув при этом в прах латиноамериканское отделение Госдепа, расстроив политику добрососедства, действующую в Южной Америке, и ослабив свою страну в военное время. В результате человек, которого в подпитии охватывает гомосексуальная страсть, будет изгнан с государственной службы, а Уильям Кристиан Буллит наберет очки в непрекращающейся борьбе за власть.
Ох уж этот Вашингтон!
— За кем еще охотится Бюро? — устало спросил я.
Как ни удивительно, напротив дома, в котором жил Диллон, нашлось место для парковки. Том втиснул машину в узкий промежуток и оставил двигатель работать, но затянул стояночный тормоз. Он потер переносицу.
— Нипочем не догадаешься, Джо. Я сам участвую в этом деле. Сегодня вечером мне предстоит работать. Я оставлю тебе ключи... может быть, мы увидимся завтра.
«Скорее всего, завтра меня здесь уже не будет», — подумал я и сказал:
— Отлично.
— Давай, попробуй догадаться. — Диллону явно хотелось затянуть игру.
— За Элеонорой Рузвельт, — сказал я, вздохнув.
Том моргнул.
— Будь я проклят. Ты слышал о расследовании?
— Шутишь? — отозвался я. У Гувера были досье О/К на всех влиятельных людей Вашингтона — вернее, Штатов, — и все знали, что он ненавидит Элеонору, но директор нипочем не осмелился бы преследовать члена семьи нынешнего президента. Он слишком дорожил своей должностью.
Том понял, что я ничего не знаю. Он уверенным жестом сдвинул шляпу на затылок, положил руку на руль и повернулся ко мне лицом.
— Никаких шуток, Джо. Разумеется, мы не следим за миссис Рузвельт лично, однако...
— Кажется, ты меня разыгрываешь.
— Ничуть не бывало, — сказал он, подаваясь ко мне, и я почувствовал запах мяты. — Три последних года старушка сходит с ума по некоему Джо Лашу...
Это имя было знакомо мне, я читал досье на Лаша в связи с деятельностью Конгресса американской молодежи, за которым следил в 1939 году. Я даже лично беседовал с Лашем под видом студента, интересующегося его организацией. Тогда Лаш был секретарем Конгресса — вечный студент, старше меня на десятилетия, но много моложе в душе, мальчишка в мужском теле, разменявший четвертый десяток, но оставшийся наивным зеленым юнцом. Конгресс молодежи объединял любителей словопрений левацкого толка — именно такие организации коммунисты обожают поддерживать материально и наводнять своими агентами — и пользовался особым расположением миссис Рузвельт.
