Вот что рассказала Ирка.
Ее папа-вундеркинд в четырнадцать лет поступил в университет, в двадцать три года стал кандидатом наук. У вундеркиндов проблемы с общением, а он к тому же в классе был младше всех, у всех уже половое созревание, а он еще ребенок. В университете никто с ним не общался, он не понимал, о чем они говорят, их шуток, за годы учебы его ни разу не пригласили на день рождения, не позвали в кино или на вечеринку.
— Представь, как он жил… Представь, как это — чувствовать себя изгоем?.. Наверное, он очень сильно страдал, раз больше всего боится, чтобы я не была изгоем. Забирал меня из детского сада и говорил таким якобы небрежным голосом: «С тобой сегодня кто-нибудь играл? У тебя есть друзья? Хочешь, пригласи друзей домой!» Но я же чувствовала, что для него очень важно! Как можно заводить друзей потому, что это очень важно для твоего отца?! Я ни с кем не дружила, играла одна.
Выйти в тираж в двадцать три года?! Интересно, такая ужасная судьба у всех юных гениев: вспыхнуть — взлететь — погаснуть? Хорошо, что я не гений.
Бедная Ирка, вот почему она ни с кем не дружила, кроме меня: потому что ее папа ждал, что она заведет много друзей. Ведь это ужасное напряжение, когда от тебя чего-то ждут.
— Для него самое главное в жизни, чтобы у меня были друзья. Он спрашивает каждый день: «Тебя сегодня куда-нибудь пригласили, с тобой дружат?..» Теперь еще спрашивает: «Почему тебе Рахиль не звонит? А тебе вообще сегодня кто-нибудь звонил? Тебя не обижают, с тобой дружат?»
Ирка сказала, что после нашей с ней ссоры стала звонить себе сама: спрячется в туалете и наберет свой «звук звонка», как будто ей кто-то звонит, и громко говорит: «Привет, Рашка, как ты?» или «Рашка, але… Да что ты говоришь!..»
— Он был так счастлив, что меня пригласили в Париж, я никогда не видела его таким счастливым, он прямо прыгал от счастья! Он никогда меня не целует, только в день рождения и на Новый год, а когда я сказала, что приглашена и нас всего шестеро из класса, он поцеловал меня пять раз! Мой бедный папа. Ему не важно, что Париж, он не знает, что такое «Ритц», он счастлив, что меня выбрали из всех. Значит, я в порядке, занимаю нормальное место в социуме и все такое. Понимаешь?
Понимаю. Я была счастлива оттого, что меня выбрали. А Париж и «Ритц» мне пофиг.
— Еще кое-что. У папы жуткое чувство вины передо мной, что он ничего не добился: вундеркинд, гений — и вдруг остановился и… все. Для обычного человека нормально быть доцентом, кандидатом наук, но для папы это полный провал. У него передо мной чувство вины, что я могла бы быть дочерью настоящего ученого, жить в Оксфорде, а не в Купчино. И у меня были бы друзья. Вот — все равно все сводится к друзьям! Он чувствует свою вину, а я его за это жалею. И мне его жалко, что он прожил недостаточно хорошую жизнь, он достоин большего!.. Да я бы весь мир прошла и принесла бы ему, что ему надо! Мне его так жалко, как будто с меня кожу сдирают, понимаешь?
