Морской пляж — длинная теряющаяся в вечерних сумерках полоска бело-розовой гальки на которой тут и там растянуты для просушки рыболовные сети, издающие резкий запах тины (мечтательным одиноким блондинкам особо далеко забредать по гальке не рекомендовалось, для блондинок кавказские сумерки были полны сюрпризов и неожиданностей).
Жизнь била ключом, яркие южные цветы освежали красными и синими островками буйную субтропическую зелень, в просветах которой виднелись стенды-витрины со свежими номерами советских газет. Курортники жизнерадостно шагали на пляж мимо стендов с новостями. Их опьянённые морским воздухом головы, занимали совершенно другие мысли. Нужно было многое успеть, а отпуск так быстро таял на солнце! Отпускной народ жизнерадостно тащил сетчатые кошёлки с персиками, сливами или арбузами, слюнявил газетные полоски и лепил их на носы, чтобы не обгорали, по тюленьи усеивал тысячами разгорячённых тел беловато-розовую гальку пляжа. Море лизало курортникам пятки и смывало с них городскую пыль.
Ну а мелкие советские городки удалённые от моря вели совершенно другую жизнь, такую пыльную и унылую, что про неё и писать не хочется.
Основное различие между Грозным и Махачкалой имело не визуальный характер, но лингвистический. В Махачкале все говорили по русски. В Махачкале мы, кажется, так и не услышали никакого другого языка. В Грозном русскую речь мы слышали часто, но большинство людей разговаривали на нахских языках.
Нам повензло. На этот раз удача поджидала нас в лице корреспондента молодёжной газеты, Лечи Закаева. Заслышав, что по редакции блуждают коллеги из Тбилиси, этот парнишка сорвался с места, разыскал нас, где то между вторым и третьим этажами, притащил в свой отдел, где перезнакомил со всеми сотрудниками и жизнь немедленно наладилась. Тенгиз небрежно развалился я в кресле, и набив рот печеньем, завёл беседу с местной, побросавшей ради такого дела, печатные машинки и ручки, братией. Мы с Мишелем пили чай, Леча придвинул к себе телефон, чтобы позвонить депутату Верховного Совета автономии Тураеву.
«Интересная политическая фигура, — сказал он нам о Тураеве, — между прочим, сторонник выхода из состава РСФСР».
Тогда в девяностом это звучало совсем не так как сегодня. Тогда подобная постановка вопроса была чем-то невиданным и сенсационным. Услышав такую характеристику у журналистов чесались ладони, пальцы непроизвольно сжимались обхватывая воображаемый карандаш или нервно подёргивались словно стуча по клавишам невидимой печатной машинки. Хотелось действовать: куда-то бежать, звонить в редакцию, брать интервью, писать большую статью…
