Тот терпеливо прослушал всю пластинку до конца и опять очень удивился:
— Три рыба — шестьдесят рублей? Нехорошо, ай-яй-яй. Наверное Вагиф опять ошибся да. После этого он вздохнул во второй раз.
Счёт унесли и принесли другой на сорок рублей.
Вигнанский погрустнел, но скакать больше не стал и мы, заплатив, отправились восвояси.
На вокзале перед отъездом мы совершили три дела — заели сторублёвую стерлядь мороженым, побрились в привокзальной парикмахерской и сделали первые шаги в изучении азербайджанского языка — мороженое — дондурма, парикмахерская — берберханы, касса — касасы.
Вечер застал нас в купе поезда уносившего берегом Каспийского моря, на север, в направлении Дагестана. Вагон опять заливало тусклое канареечное электричество, но от этого уже не так щемило животы. Время брало своё и хандра потеряла пронзительность, её разбавили пережитые за день впечатления так, что мы глядели в окно с осторожным оптимизмом. Железнодорожный состав, со знанием дела перестукивал литыми колёсами. Сверху на Каспий театральным занавесом опускались синие сумерки. Шло двадцать второе декабря 1990 года. В торговых центрах стран капитализми, на который наша новейшая история начинала брать курс, царила предрождественская суета.
В Махачкале зябко. Ветер и мокрый снег в тот день заключили союз и превратили столицу Дагестана в царство плохой погоды.
Подгоняемые в спину порывами ветра несущего легионы полукапелек — полуснежинок, мы прошагали узким фронтом, выискивая проходы в слякоти центральной улицы и скрылись в гостинице «Ленинград»…
За окном над крышами незнакомого города тоскливо выл ветер. Где-то нараспев читали молитву. Мы долго лежали на кроватях, прислушиваясь к ветру и молитве. Никто не решался брать на себя инициатиы. Ветер налетал на гостиницу резкими порывами, выл и свистел запутавшись в проводах и выбираясь из проводов и закоулков коммуникацмй крыши. Такое поведение гасило весь наш объединённый энтузиазм и мы хранили молчание.
Самыми слабыми нервы оказались у Мишеля:
«Ну я пошёл?» — неуверенно вопросил он.
Не дождавшись комментариев он сел и принялся натягивать ботинки. Мы с Тенгизом внимательно следили за ним.
Вигнанский взял в руки левый ботинок, внимательно его осмотрел со всех сторон, затем поставил на пол и взялся было за правый, но почему то передумал, вернулся к левому и принялся его надевать.
Он очень долго возился, подправлял обувь, осматривал, как она сидит на ногах, тщательно подтягивал шнурки.
