И мы в основном довольны друг другом. Иногда
он говорит мне, что напишет в министерство, в «Экономическую газету»… На что я отвечаю, что пять лет назад подавал докладную, и она упоминалась на трестовских совещаниях как похвальная низовая инициатива, но без оглашения ее содержания. Мы припоминаем времена, когда работали над этой докладной. Называлась она «Отделы без дела». Тогда мы с
ним улыбалась друг другу синхронно… После той докладной в отделе считают, что я ставлю палки в колеса. Да нет, не выживают. Но рады, если я чаще езжу в командировки. Может быть, меня слишком уж волновало, что загалдели тогда обо мне в тресте… Я мог бы довести дело до конца… Но зачем? Да хотя бы для того, чтобы уважать себя, говорит мне тот, из зеркала. Я напоминаю ему, что у меня в этом квартале полно командировок. В отделе висит огромная карта с синими кружками, на ней все меньше неотмеченных точек. И всегда можно подобрать ключ к интересующему тебя крупному городу. На очереди у меня Ташкент и Прибалтика, дел много… И
он соглашается, что да, только вертись. Вот так. Я не вписываюсь в окружающее? Нет, давно уже слишком хорошо применяюсь ко всему… Но меня не остается. Не стало той улыбки — моей шагреньки…
Он теперь улыбается мне в зеркале значительно и уверенно. Порой я тоже ему улыбаюсь, как он мне когда-то! Ведь уже тридцать четыре… Заметно сдаю физически, лицо потухшее, привычка к современным тряпкам, которые зачем они мне такие модерные? И что всего обиднее, так это уверенность, — Сергейчин постарался засмеяться, и у него получились раздельные «х-ха» и «ха», — что себя не переделаешь… Или вот ездили мы с
ним в командировку в Батуми. — Павел снова смотрел между нами, глаза у него были насмешливые и пристальные, в быстрых саркастических морщинках. — Знаете ли, такие безудержно плакучие ивы, магнолии. И все прочее — вечноцветущее… — Ларка глянула на него широко раскрытыми глазами. В них был протест. Когда-то они вместе ездили на юг, понял я.
Он остановился.
— …Что бы это еще о нем? А хорошо нам возвращаться домой…
— У тебя семья? — спросил я Сергейчина на «ты». И получилось это у меня резко. Мне казалось, что он пьян, и то, что он выкладывает сейчас, просто дико — в доме, где к нему сложно относятся… Он был взвинчен. И кажется, ему было нехорошо в той степени, когда вываливают все без разбора — любому, какому-нибудь попутчику в поезде. Видела это и Лариса.
— Непременно… Вторая моя семья. И год назад удачно прошло провозглашение меня папой. Представим себе: четырехлетняя Ирочка борется со мною на диване как с медведем. «Еще покататься на Мише!» Тогда теща ей подсказывает: «А теперь Миша будет папой». Она подумала и согласилась: «Ладно».
