За столом стало тихо. Все перестали жевать.
— Карачай? — переспросил кто-то. — А погоняло его какое?
— Вот этого не знаю. Карачай Геннадий Ильич.
— Точно? Ничего не путаешь? Не Сашка Резаный?
— Геннадий Ильич, — повторил Алик. — Бывший мент.
— Стоп машина! — воскликнул Горбатый, и глаза его заблестели еще сильнее.
Он выпил рому и дернул щекой.
— Вот у кого Резаный ховается, — пробормотал он. — У брата. Они братья, Резаный и мент этот. Нюх меня не подводит. А ну, Черва, пробей по своим каналам.
Бандит, к которому он обратился, вышел из комнаты с телефоном, вернулся минут через пять и доложил:
— Ты не ошибся, папа. Так и есть, братья они. Родные. В ментовской базе данных так значится. Темнил Резаный.
— Темнил, — медленно произнес Горбатый. — А почему? Да потому что постукивал на нас, вот почему. Не было резона ему сознаваться. Стукачом оказался Сашка. И сейчас он у брательника прячется, зуб даю.
Из оживленного обсуждения, затеявшегося между ворами, Алик усвоил примерно следующее. Брат Геннадия Ильича был известным вором, подавшимся в бега после того, как на воровской сходке ему поручили убрать одного авторитета. Он свое дело сделал, однако убитый был человеком влиятельным, при депутатской неприкосновенности. Менты рыли землю, чтобы отыскать убийцу, поскольку этого требовали на самых высоких этажах власти. Выдавший Резаного мог рассчитывать на особые отношения с ментами, о чем не раз прямым текстом говорилось Горбатому. Такие особые отношения были ему сейчас крайне важны, поскольку из трех бандитских группировок Неверска осталась только возглавляемая им, а он намеревался взять весь город под свой контроль и сменить масть, заделавшись уважаемым бизнесменом. Оттуда и в политику путь короткий.
— Будем выходить на новый уровень, — подытожил Горбатый, постукивая стаканом в такт своим словам. — Карачая-старшего потрясти надобно, нехай братишку нам подгонит. Сдать Резаного мусорским — не западло, поскольку он теперь не честный вор, а сука и стукач. А мы на этом деле хорошо поднимемся.
— Папа, — окликнул его собутыльник, указывая глазами на Алика, — может, не будем при нем?
Глаза Горбатого не просто заблестели, а загорелись почти осязаемым огнем.
— Ты кого учить вздумал, Чума? Ты думаешь, папа без тебя не знает, чего можно, а чего нельзя?
Чумак съежился и втянул голову в плечи, что свидетельствовало о его страхе перед вожаком.
Горбатый сменил голос с гневного на отеческий.
— Алик нам не враг, а кореш теперь, — сказал он. — И яички у него не простые, а золотые. — Он визгливо засмеялся, после чего вновь сделался серьезен. — Ты ведь никому не расскажешь про то, что здесь слышал, правда?
