И я вернулся к привычной жизни.
* * *
Душанбе впал в хаос Новруза. Город заполнили "колхозники" - таджики из кишлаков, из сельской местности. Мешкообразные, как и их одежда. Повсеместно шаркающие. Лузгающие семечки на ходу - очистки шумно сплевывают. Чумазые, неряшливо одетые дети. Новруз - таджикский Новый год. Обилие просителей милостыни. Сидят или лежат поперек тротуаров, обязательно на солнышке, не в тени. "Колхозники" останавливаются лишь, чтобы поесть. Плов, шашлыки, шурпа. О свои одежды вытирают измазанные жиром руки и губы.
Городские девушки тоже нарядились в традиционные мешковатые платья. Вне зависимости от национальности. Но они много грациознее "колхозниц" в этих нарядах. Профессиональные женщины.
"Колхозницы" грызут семечки, они загорелые, некоторые до черноты. Они угрюмы. Словно постоянно ожидают подвоха от городских, от чуждой среды. Они грызут или едят. Едят или грызут. Заводы по переработке пищи. В тапочках и галошах. Фонтаны и кудрявые ухоженные здания центра неуместны на их фоне.
В общем, угрюмый пищеварительный вал смял привычный ход мартовского душанбинского дня.
Двое русских, я и Антон, сбегаем, прячемся от праздника. Я еще и потому, что в местах скопления людей полно ментов. А у меня нет местной регистрации. Придется платить штраф или взятку, если попадусь.
Горы чернее - снег там стаивает. Облака, как рябь на воде. Я падаю в небо. Лежу на спине. Падаю долго, недвижимо.
Все нормальные люди сегодня в Варзобском ущелье. Говорит Антон. Туда сбежали от Новруза. Ходят по горам. Устраивают пляски с шашлыками-машлыками.
Предупреждали, что сегодня возможны теракты. Продолжает Антон.
Понятно.
Недвижимо падаю в небо. Какой гексоген меня тут достанет?!
* * *
Через год после Карелии я автостопил по Сибири. Западной ее половине. Задержался в Томске - у родственников. Застрял там, увяз. Из-за родственников. Надо было обязательно посетить могилы всех их предков, все их дачи ("мичуринские" - на местном жаргоне), гаражи, картофельные и морковные грядки...
Но начал встречаться с девушкой. Азиатских кровей. С кучей родственников из той части Московского тракта, которую называли Татарской слободой. То есть у нее была орда родственников. Она презирала и ненавидела свою орду. За завистливость и мелочность. Поэтому в гости к ним приводила меня лишь несколько раз. Чаще мы вдвоем, без накипи друзей и знакомых, гуляли по городу.
Я стал очаровываться Томском. Сделал его своей столицей. Метрополией. Позже и творческой родиной. Автостопом мы совершали набеги на окрестные интересности.
