– Гречкин, – поправил Гречкин.
– Простите великодушно, маэстро. Вот вам аванс, – припечатал он тысячу к столу. – Остальное – после.
Схваченный воздушным потоком, профессор исчез в дверях.
– Конечно, не Шато Лафит в каюте первого класса, – отлепил я от краски тысячерублевку, но «Алазанскую долину» среди костей и арбалетов я тебе гарантирую!
– Наш первый гонорар! – примерил профессорскую улыбку Мишка.
– М-О-Й первый гонорар! – процедил я с расстановкой и прилепил банкноту к его лбу.
⁂
Работа закипела. Мы выдавали по 3-4 шедевра в день. Мишке все-таки пришлось открыть в себе талант художника. Мы работали вахтовым методом, по два часа. Ставка оказалась неизменна: тысяча рублей – картина.
К концу второго дня мы уже без труда отличали Кандинского от Миро, а Мондриана от Делоне. К концу третьего – через содомовый хаос линий и фигур, сквозь пятно-кляксовый террор и цветосветовой апокалипсис – мы стали находить композицию. К утру четвертого дня (когда подходила к концу работа над незабываемой «№ 11» Поллока), мы приблизились к святая святых – таинству Идеи. И чем меньше вина оставалось в стакане, тем явственнее открывался нам ее сакральный смысл.
– Зря я не поехал в Астрахань, арбузы грузить! – швырнул кисть в стену Мишка. – Это не картина, это диагноз! Кто этот Поллок? Псих? Наркоман? Извращенец? Кто ему вообще позволил взять в руки кисть?
– Вполне обычный гений-алкоголик.
– Я так и думал. В нормальном состоянии этот бред невозможно нарисовать!
– Он смешивал краску с песком, битым стеклом и в истерике разбрызгивал ее по полотну.
– Я же говорю – псих!
– Так получались картины, которые сейчас стоят миллионы.
– А мы получим жалкую тысячу, вывихнув мозги наизнанку, чтобы скопировать этот парафренический синдром!
– Искусство стоит ровно столько, сколько за него готовы платить.
– Искусство? Этот Клондайк психиатрии ты называешь искусством?
– Он был первый, и потому – гений! Возьми «Черный квадрат» (тут Мишка издал протяжный стон). Нонсенс! Пощечина общественному вкусу! Никто так не делал до него! А он взял и сделал! И создал свою философию.
– Под любой бред можно подвести идею!
– И если она имеет эмоциональный отклик, у нее найдутся свои приверженцы.
– От этого он не перестанет быть бредом. Это не искусство, это – глобальная мистификация! Афера!
– Это был прорыв! Не предмет стал во главу угла, а образ! Не тело, а душа! Они не могли по-другому выразить свои мысли и чувства. Им стало тесно в рамках классического направления.
