Не прерывая еды, пришел в ванную к Кэй. И она заметила:
— Ну вот видишь, ты же проголодался.
Но он упрямо отрицал это, не переставая и улыбаться, жевать.
— Нет.
Потом он расхохотался оттого, что она не может понять.
Через день он отправился на радио, чтобы принять участие в передаче, где играл довольно смешную роль француза. Гурвич на сей раз не жал ему руку, а держал себя как подобает режиссеру: строго по-хозяйски. Рукава его рубашки были засучены, рыжая шевелюра всклокочена. За ним бегала секретарша с блокнотом и стенографировала то, что он говорил.
— Ну что я вам скажу, старина! Обзаведитесь хотя бы телефоном и оставьте ваш номер в моем секретариате. Трудно даже вообразить, что еще существуют в Нью-Йорке люди без телефона.
Все это его не волновало. Он оставался спокойным, безмятежным. Он расстался с Кэй первый раз за сколько же дней? За семь? За восемь? Цифры были смешными и даже неуместными, ибо все равно счет у них шел на вечность.
Он настаивал, чтобы она пошла с ним, даже если бы ей пришлось подождать где-нибудь, пока он записывается.
— Нет, дорогой мой. Теперь ты вполне можешь идти один.
Он вспоминает, что, когда она сказала «теперь», они оба рассмеялись, ибо понимали, сколько всего кроется за этим словом!
И все же он уже начал предавать ее, во всяком случае, ему так показалось. Он должен был пройти с 66-й улицы на 6-ю авеню, сесть там на углу на автобус и ехать домой, но вместо этого он отправился пешком. Уже смеркалось. Он обещал:
— Я вернусь у шести часам.
— Это совершенно не важно, Франсуа. Возвращайся когда захочешь.
Почему-то, хотя это совсем от него не требовалось, он упрямо повторил:
— Не позже шести.
И вот в шесть часов, без нескольких минут, он входит в бар «Ритца»!
Он понимал, зачем он сюда приходит, и ему было немного стыдно. Обычно каждый вечер там бывал Ложье с какими-нибудь французами, или постоянно живущими в Нью-Йорке, или приезжими. Попадались там и другие иностранцы.
Это немного напоминало ему атмосферу парижского ресторана Фуке. Когда он только приехал в США и еще никто не знал, что он собирается в этой стране остаться и тем более зарабатывать себе на жизнь, приходили журналисты и фотографировали его.
Мог ли он точно сформулировать, чего он здесь хочет сегодня? Может быть, в конечном счете просто сказалась потребность в предательстве, в желании дать волю дурным наклонностям, которые дрожали в нем? А может быть, все дело в его стремлении отомстить Кэй?
