Три комнаты на Манхаттане | страница 62
Взмах гребня. Ее рука сама совершенно естественно нашла гребень, ей не надо было его искать. Это зеркало находилось точно на своем месте, там, где ему положено быть. В зубах она держала шпильку.
— Застегни мне, пожалуйста, сзади.
Это было впервые. Невероятно много чего они делали сегодня в первый раз, в том числе и то, что он подошел к ней и деликатно поцеловал ее в шею, вдыхая запах ее волос на затылке, потом тихо отошел и снова сел на край кровати.
— Не правда ли, красивое платье?
— Да, очень.
— Я купила его на Пятьдесят второй улице. Знаешь, оно стоило очень дорого, во всяком случае для меня.
Она посмотрела на него умоляющим взглядом.
— А ты не против, если мы куда-нибудь сходим вместе? Я надену это платье, и ты принарядишься.
И вдруг, когда он меньше всего этого ожидал, да и она сама этого явно не ожидала, крупные слезы появились у нее на глазах, при этом даже улыбка еще не успела сойти с лица.
Кэй отвернулась и сказала:
— Ты никогда меня не спрашивал, чем я занимаюсь.
Она так и стояла, в вечернем платье и в золотых туфлях на босу ногу.
— А сама я не решалась тебе рассказать, потому что это было унизительно для меня. Я предпочла, по-глупому, позволить тебе черт знает что обо мне думать. Иногда я это делала нарочно.
— Нарочно делала что?
— Ты это прекрасно сам знаешь! Когда я познакомилась с Джесси, я работала в том же здании, что и она. Тогда мы и встретились. Мы обедали в одном и том же кафе, я тебе его покажу, оно находится на углу Мэдисонавеню. Меня взяли на работу, чтобы делать переводы, так как я говорю на нескольких языках.
Но есть тут одно обстоятельство, ты его не знаешь, оно может показаться тебе смешным. Я тебе немного рассказывала о моей жизни с матерью. Когда она начала приобретать известность как пианистка и мы стали путешествовать, ибо она не хотела со мной разлучаться, я практически прекратила ходить в школу. Я училась понемногу в разных местах, в зависимости от того, где были гастроли. И должна тебе признаться, что почти ничему не научилась.
Только, пожалуйста, не смейся надо мной. Вот уж чего я никогда не смогла освоить — так это орфографию. Ларски мне часто говорил хладнокровным тоном, от чего я еще острее чувствовала унижение, что я пишу, как горничная.
Теперь ты понимаешь? Расстегни, пожалуйста, мне платье. Сможешь?
На этот раз она подошла к нему сама и наклонилась, подставив свою худенькую спину бело-молочного цвета, которая виднелась в разрезе платья.