Но в этих последних письмах от Бетси и Жозефины были и другие детали о его внешности. После моего решения сесть на утренний самолет до Мемфиса, всю долгую ночь перед вылетом, в мысли продолжали набиваться различные подробности из их рассказов. Как-то ночью отец пришел в «Желтый попугай» со своей обычной «молоденькой девицей» под руку — и с тростью на другой руке. Эту трость с изогнутой ручкой он брал только когда у него был очередной припадок невропатии. Он остановился на пороге и повернулся сперва в одну сторону, потом в другую — словно выискивая во всем широком и тусклом зале столик. Его дочь Жозефина, которая присутствовала в заведении в эту ночь, весело наблюдала, как он замер. Она отлично знала, какое у него плохое зрение — даже с толстыми линзами в роговой оправе. Выглядел он энергичным и бодрым, писала она мне, и возвышался над всеми мужчинами поблизости. Казалось, он полностью владеет ситуацией. И все же Жозефина знала, что, не считая столиков рядом, у дверей, отец не мог отличить, какие заняты, а какие — нет. Но Джо поняла, что он делает то, за чем она часто его заставала — за чем мы все часто его заставали — в ситуациях, которыми он не владел полностью. А именно, он попросту блефовал. Он не уступал даже в маленьких битвах. Просто стоял и ждал, когда ситуация повернется в его пользу. Ждал не терпеливо, не смиренно, а с убежденной решительностью. Наконец его спутница на этот вечер направилась в сторону пустого столика. И тогда мистер Джордж отступил и пропустил вперед несколько других пар, с которыми пришел. Последовал за ними на расстоянии, но вдруг резко замер посреди зала, упершись тростью в пол, и некоторое время оставался на месте с закрытыми глазами, всем весом навалившись на трость. Жозефине казалось, что это продлилось пять минут, хотя, полагаю, на самом деле не так уж долго. И хотя дочь знала, что он переживал очередной ужасный приступ невротической боли в левой ноге, все, что она могла поделать, сидя за столом на своем «свидании», — это отвернуться от тяжелого зрелища. Другая моя сестра, чье письмо с пересказом событий в описании Жозефины последовало очень скоро, конечно же, упомянула, что Жозефина переживала за отца, но отлично знала, что он будет унижен и возмущен, если прийти ему на помощь.
И все-таки уже через четверть часа отец был на танцплощадке — в «попытках танцевать» под оглушающую музыку. А когда случился второй приступ боли, его партнерша — наверняка от смущения — просто отвернулась от него и замерла, глядя на столик, где сидели их друзья. Затем поспешила к столику и отправила одного из молодых людей присмотреть за отцом и подать трость. Между тем они с другой женщиной из компании, опустив головы, — по всей видимости, опять же от стыда, — собрали вещи за столом и теперь торопились к выходу. Возможно, они дождались снаружи, пока не присоединятся сопровождающие их мужчины, — но нельзя исключить, писала Жозефина, что они не ушли вовсе без своих сопровождающих.
