Бетси и Жозефина как будто становились все более ненасытными в поисках слушателей. Как будто хотели рассказать всему свету. И ночь за ночью, пока их истории становились все более возмутительными, манера повествования как будто становилась мягче и благороднее, но в то же время громче и пронзительнее. Что вполне может быть проявлением типичного стиля леди с Юга: очевидное несоответствие между содержанием и манерой изложения. В некоторых случаях от их подачи, по словам Алекса Мерсера, у него — как правило, стоявшего на периферии их круга, — выступал холодный пот или по меньшей мере мурашки на шее. (Не могу не сопереживать Алексу как в этом, так и во многих других случаях. Думаю, я бы отреагировал точно так же, потому что во многом мы удивительно похожи. В детстве и молодости у нас словно был один и тот же темперамент; наши интересы касались искусства, а устремления — всего интеллектуального. Мы равно страдали от порою грубоватого поведения окружающих. Но Алекс, разумеется, в конце концов решил остаться дома и стать степенным университетским профессором в Мемфисском университете, тогда как я не мог не отправиться в Манхэттен, чтобы там воплотить в жизнь свою мечту стать «книжником» — это словечко я перенял у Алекса. Теперь главная разница между нами: Алекс продолжает считать себя представителем того же вида и воспитания, что и мои сестры с отцом, я же, напротив, себя таковым не считаю.) Так или иначе, казалось, будто нет ничего, что мои сестры не знали о новых ночных похождениях отца, и нет ничего унизительного или порочащего, что они хотели бы скрыть от больших собраний. И все же должен сказать, что все это время, насколько было видно со стороны, они во всем оставались терпимы к новым увлечениям мистера Джорджа. Они как будто восхищались каждым его новым шагом. И эта их реакция на все выходки оказалась для Алекса Мерсера по-настоящему завораживающей!
Более того, то, что они якобы знали (и о чем даже сами рассказывали мне в письмах), не раз подтверждал Алексу его юный сын Говард. Говарду на тот момент еще не исполнилось и двадцати двух, но его нельзя было обрисовать как cовсем уж ненадежного человека. Остальные четверо или пятеро детей Алекса и Фрэнсис — уклончивые и ненадежные молодые люди. Не понимаю, как у таких достойных, педантичных и пунктуальных людей, как Фрэнсис и Алекс Мерсеры, мог народиться целый дом беспутной молодежи. (Эпитет здесь не мой, а самих родителей.) Но молодого Говарда нельзя назвать ненадежным парнем. Впрочем, он все же отличался вкусом к распущенной жизни и зачастую посещал те же мелкие хонки-тонки
