Он теперь стоял вполоборота к воде, как раз напротив обрыва. «Не забредать в воду, а нырнуть, как же это я сразу не подумал!» – и Павлик кинулся к озеру. Свесившись с обрыва, он сразу понял, что нырнуть не сможет. Один. В полнейшей рассветной тишине. Не было даже водомерок на воде. Черная неподвижная гладь. Павлик приседал на корточки, затем свешивался ниже и ниже, смотрел под разными углами… Ничего не помогало – всё та же черная толща, всё то же его отражение. Отчаявшись, Павлик на секунду зажмурился. Открыв глаза, он вытянул шею и посмотрел на горизонт, на сходившееся темно-зеленое и голубое на противоположном берегу, на круживших над озером уток. Опустив взгляд к воде, он сначала подумал, что где-то посередине озера промчалась щука, гоняясь за сеголетками и поднимая волну. Но гладь озера была по-прежнему спокойной. Из черной воды на Павлика смотрело женское лицо. Лицо было самое обыкновенное, даже с веснушками и с щербинками между зубами. Бледно-голубые глаза, маленький рот, курносый нос. Тонкие белесые губы. Бугорки скул. Обыкновенное деревенское лицо. Вот только одно показалось ему странным: губы и щеки отливали зеленым румянцем, цвета озерной тины. Маленький рот раскрылся в улыбку. Уголки глаз задрожали, и лицо беззвучно засмеялось Павлику. От удивления он хотел было крикнуть: «Как?!» – но не смог. Из черной толщи воды высунулась рука и приставила указательный палец к нижней губе. Павлика словно парализовало. Лицо опять заулыбалось, но тут заиграл горн, за спиной у Павлика всё задвигалось и заговорило, он растерялся окончательно и вертел головой то в сторону палаток, то обратно к воде, пока женское лицо не исчезло в черном озере, будто и не было его вовсе.
Прошло несколько дней. Павлик основательно обследовал берега и окрестный лес. Он уже знал места, где сквозь шелковистые струнки мятлика проглядывали ранние земляничины. Разведал, где прячутся среди камышей и осота утиные гнезда. Присмотрел на опушках заросли лещины – к началу августа будут молодые орехи. Выведал, где растут маслята, – любой подножный корм сгодится в готовку. Знал он и место, куда после полудня приходила косуля. Чуть покачиваясь на тонких ногах, она умывала острую мордочку с маленькими ушами в процеженных сквозь зелень солнечных лучах. Потом, будто услыхав копытцами дрожание земли подо мхом, косуля напрягалась, натягивалась, как струна лесного оркестра, и устремлялась в чащобу, и Павлику казалось, что она пронзает ели и осины, ствол за стволом, не отклоняясь ни на шаг от прямого курса. Все обследовал Павлик по берегам, вот только искупаться никак не решался. Вспоминая увиденное в воде лицо молодой женщины, Павлик смог уговорить себя, что ему все померещилось от недосыпа и прилива крови к голове. Боязнь прошла, но осталось недоверие. И Павлик избегал купания, ссылаясь на чирей и умываясь из ведра. Но вот теперь подошел его черед. Ему предстояло нырять за рыбой, и отказаться он не мог – обязанность.
