Глаза брата Бернарда яростно сверкали.
— Кто это начал? — спросил он.
Раздался тоненький голосок какого-то первоклашки:
— Это Питер начал, — сказал он, не задумываясь. — Он сказал, что настало время проучить этого грязного жиденка. — Голос паренька повис в тишине.
Не выпуская меня из рук, брат Бернард обратился ко всем:
— Расходитесь по своим комнатам. А ты, — сказал он Питеру, — никогда больше не появляйся в спортзале. Он для тех, кто здесь живет.
Пока ребята расходились, брат Бернард держал меня за плечи и отпустил лишь тогда, когда последний из них вышел из зала. Он взглянул на меня, и лицо его стало спокойнее.
— Не таи зла на них, — сказал он. — Им еще нужно учиться.
Я посмотрел на него, тяжело дыша. Из носа текла кровь, бок разрывало от боли. Я ничего ему не ответил.
— Тебе нужно умыться, — продолжил он мягко. — Твой дядя ждет тебя. Одежду сменить ты уже не сможешь, потому что все вещи упакованы.
Я поплелся в туалет и умылся. Брат Бернард молча стоял позади меня, и когда я закончил умываться, он протянул мне бумажное полотенце. Мы молча спустились вниз и направились в кабинет управляющего.
Дядя был уже там. С ним была какая-то женщина, по всей видимости, моя тетя. Когда я предстал перед их очами, вероятно, я выглядел ужасно: весь в крови, куртка и рубашка разорваны в клочья… Я заметил, как побледнело лицо женщины. Сделав несколько шагов, я почувствовал, как бок и грудь сдавило невыносимой болью. В ушах зашумело. Я рухнул на пол, и перед моими глазами закружились лица: брат Бернард, дядя, тетя, Питер, Мэри, Рэймонд, Джерри, его отец, Рут, сестра Анна, отец Куин, Джимми Киф, Феннелли, Джулия…
Я попытался открыть глаза, но у меня ничего не получалось. Казалось, мои глаза плывут в океане слез… В конце концов, после нескольких часов усилий, так мне казалось, я открыл глаза. Я находился в какой-то ослепительно белой комнате. Надо мной склонились мои дядя и тетя и брат Бернард. Краешком глаза я заметил медсестру, выходившую из комнаты. Мысли путались у меня в голове. Я не мог понять, откуда взялась медсестра. Приподняв голову, я попытался заговорить, но брат Бернард приложил палец к моим губам:
— Тихо, помолчи. Ты находишься в больнице имени Рузвельта. У тебя сломано три ребра. Лежи тихонько.
Я расслабился, и моя голова упала на подушку. Последнее, что промелькнуло перед моими глазами, прежде чем я опять забылся, был листок отрывного календаря, висевшего на стене. На нем большими буквами было написано: «1 сентября 1925 года».
