— Какую изволите?
— Да хоть какую. «Петроградский листок», например, или «Копейку», или еще что есть.
Когда газета оказалась у него в руках, он открыл её на последней странице, где публиковались объявления, и тут же нашел искомое. «Отпр., чт. и проч. эл-телегр. разными спос. Аб. № 8722911».
— Евстрат, мне нужно пару филёров. Для этого дела. Одолжишь? Может быть, Егора Тихонова и Женю Выборгского.
Медников пожевал губами.
— Ох и попадет мне за это, Сергей Васильевич, если узнают. Но отказать не могу. Только Жени нет — убили его. А Егора отправлю к вам. И еще одного дам, Татарина. Он молодой, но толковый.
Чтобы отправить электрограмму, Зубатов пошел на Ново-Александровский рынок, имея в виду купить себе паспорт и зарегистрировать на него новый номер. Но оказалось всё гораздо проще: за 10 рублей продавались уже готовые номера.
— А кому он принадлежит? — спросил Зубатов, получая из рук щербатого детины в картузе бумажку с коряво написанным карандашом номером и кодом.
— Кому принадлежит, того уже нет, — ответил продавец и расхохотался собственной шутке.
На пересечении Садовой и Большой Подьяческой Зубатов зашел в будку публичного аппарата ЭМАСа, которые стояли в Петрограде почти на каждом углу. В них можно было, введя свой номер и код, отправить электрограмму, а также получить всё, что прислали с момента последнего подключения.
«Жду вас сегодня в 17.00 в Полторацком пер., 7, в заведении «У Ангела»», — немедленно пришел ответ.
Когда бы Зубатов руководил в Петрограде уголовным розыском хотя бы полгода, то лично знал бы не только все заведения, но и всех обитателей этой улицы. Но он занимался политическим сыском, а потому имел о ней представление только из еженедельных полицейских сводок, когда ему случалось их читать. Лучшего места для встречи, чем Полторацкий переулок, во всей столице не найти. Если Сенная площадь была чревом Петрограда, то выходивший из неё в сторону Фонтанки отросток мог по праву считаться его кишкой, через которую из чрева выходят наружу все нечистоты. Но не грязными облупившимися домами и неровной, местами повалившейся булыжной мостовой (кого в этом районе столицы можно было таким удивить?), а своею публикой славился переулок. Во всех его первых этажах размещались кабаки или трактиры, верхние же занимали притоны и ночлежки, в которых церковные нищие и старьёвщики считались самыми респектабельными постояльцами. Большую часть своего времени, не занятого работой, они проводили в любую погоду, за исключением самых морозов, стоя на улице. Прищуренным взглядом провожали каждого прохожего, и тот чувствовал, будто на глаз и при этом безошибочно они оценили содержимое его карманов, и жив он остался лишь потому, что содержимое это показалось им неинтересным.
