— Но там уже есть четверо! Помещение забито до предела! Они что, рехнулись?
— Я почем знаю! Мое дело маленькое — доставил, и дело с концом!
Роман по-прежнему воспринимал происходившее вокруг отстраненно, желая лишь одного — чтобы все это поскорей закончилось. Чтобы его оставили одного и не мешали сосредоточиться на припоминании событий, предшествовавших подлому выстрелу в спину. С каждой минутой, по совершенно непонятной для него причине, они приобретали в его сознании все большее значение.
Между тем Ключник, по-прежнему гремя ключами, снял со стены смолистый факел, горевший неприятным розовым светом, совершенно непохожим на свет факелов и скорее напоминавшим сияние люминесцентных ламп. Ни чада, ни искр от этого факела не было.
Затем он, словно малого ребенка, взял Романа за руку и повел за собой, предварительно отомкнув преграждавшую им путь дверь.
Почему-то это простое действие разочаровало Романа, который подсознательно ожидал, что они и в этот раз пройдут сквозь стену, не утруждая себя открыванием дверей. Но этого не случилось, и теперь он по-прежнему брел, как сомнамбула, за Ключником, отмечая краем сознания, что они спускаются все ниже по узкой лестнице, которая, однако, вскоре кончилась, ведя их в анфиладу подземных залов.
Очевидно, здесь помещался арсенал находившейся высоко над ними крепости. «Интересно, кому принадлежит эта могучая цитадель?» — подумал Роман, впрочем, почти равнодушно, поскольку все происходившее с ним едва касалось его затуманенного сознания.
Появился человек, обнаженный до пояса, подобно банщику. Он был весьма внушительного роста, старый и страшно худой. На боку у него висел большой нож в бронзовых ножнах — и поскольку его волосы, захваченные гребнем, были вздеты кверху, то лоб его казался необычайно высоким. Странная сонливость заволакивала его бесцветные глаза. И Роман подумал, что сонливость на этого человека, так же как и на него самого, навевает спертый, густой, словно кисель, воздух подземелья, пропитанный не похожими ни на что запахами.
Однако, несмотря на кажущуюся сонливость, ноги встретившего их человека легко и твердо ступали по плитам. Гибкость обезьяны сказывалась во всем его теле — бесстрастная неподвижность лица резко контрастировала со всем остальным его обликом.
Неторопливо, словно совершая какой-то непонятный ритуал, они проходили сквозь длинную анфиладу залов, высеченных в скале, со сводами, которые подпирались могучими столбами, больше походившими на утесы. Первый из залов был завален старым, уже непригодным для использования оружием. Следующий был битком набит пиками; тесно и дружно торчали их острия, охваченные пучками перьев, служивших то ли украшением, то ли оперением для точности полета. Пол третьего зала казался покрытым множеством циновок: до того густо были расставлены на нем тонкие стрелы — стоймя, одна возле другой.
