— Соберутся…
— А вы пасете. Это ваша отара? — пристально глядя, спросил Олег.
— Нанялась за хлеб. Тато велел, — все с той же готовностью ответила Лиза.
Замолчали. А что же стоять и молчать — распростились, разошлись, оглядываясь… Остаток пути в Строгановку Олег беспрестанно улыбался.
— Врешь, Сережа, они все-таки люди, и, может быть, неплохие, не глупее нас с тобой. Разве ты не видишь? Ни одному слову твоему не верю! Просто у тебя собачья работа.
Вечером в темноте Олег и Кадилов услышали звуки гармошек и на сивашском, и на северном концах села. Пошли на сивашский. Перед большой хатой со светящимися открытыми окнами столпились девушки и пареньки лет по шестнадцати. Несколько парней было постарше, наверно беспалые или одноглазые. В стороне — старики с палочками. У слабо белевшей под звездами мазаной стены сидел на лавке слепой гармонист с гармонью на коленях. Танец только закончился. Слышались громкие голоса, смех, визг. Юркие ребятишки, без отцов отбившиеся от рук, сновали повсюду, получая беззлобные подзатыльники.
Олег и Кадилов проталкивались к скамье возле хаты. Вокруг, как вода, смыкались люди. Кто-то спрашивал в темноте:
— Это кто такие бродют?
Кто-то отвечал насмешливо:
— Господа офицеры, не видишь? Защитники наши, освободители!
Кадилов бойко спросил, почему не пляшут. Голос в темноте ответил с издевкой:
— Некому, ваше благородие, свиньи в огороде. Одни плясуны за Днепром, других вы увели под конвоем, а которые остались — и те разбежались.
— Что ж, выходит, мы не нравимся вам? — притворно весело спросил Кадилов.
Послышался тот же спокойный, густой голос:
— От вас хоть вой. Хлеб забираете, лошадей реквизируете. Загоняли на подводной повинности.
Вобрав голову в плечи, Олег молчал. Забыл даже, что где-то в этой толпе его ждет Лиза.
— Значит, мы вам не нравимся? — уже с угрозой проговорил Кадилов. — Красные вам нравятся. Так!
— Дурень ты, дурень, — отчетливо сказал голос из толпы. — Красные — это наши браты, какие бьются на фронте за нашу жизнь. Вот скоро придут, так вы засвистите. Изничтожим в крошево вашу власть!
Кадилов молчал. «Накаляется», — подумал Олег. В наступившей тишине все тот же голос с неожиданной силой продолжал:
— Не забыли мы, как вы, офицеры, помещичья кровь, драли нас, мужиков. Иные остолопы думали, что при Врангеле лучше будет. А вот мы слышали, как ты в Ново-Васильевке баб, девок да стариков забирал. Вояка! А давеча в Чаплинке ходил я возле штаба, там обедает офицерня, играет музыка. Орут свои речи, да вдруг запели, вознесли с торжеством «Боже, царя храни», да «ура»! Это как понимать, господа офицеры? За это и катитесь вы яблочкой ко всем чертям!
