.
Представления художника о миссии России в Средней Азии были колониальным эквивалентом идеи «хождения в народ» – мощному популистскому движению летом 1873 и 1874 гг. среди образованных городских слоев – переехать в деревню для просвещения крестьянства. Между этими устремлениями левого толка и выигранными генералом Кауфманом мелкими войнами не было глубокого противоречия. Фридрих Энгельс как-то объяснял Карлу Марксу, что «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… господство России играет цивилизующую роль для Черного и Каспийского морей и Центральной Азии»399.
Как царь относился к «Туркестанской серии» Верещагина, неизвестно, но некоторые картины оскорбили многих высших сановников. Батальные сцены изображали Россию в ходе среднеазиатской кампании в очевидно неблагоприятном свете. Политические взгляды автора – некоторые считали его нигилистом – не облегчали ситуацию. И все-таки несмотря на репутацию, сложившуюся в более поздние годы, Верещагин отнюдь не был твердолобым пацифистом. Он никогда не осуждал амбиции царского правительства в Туркестане. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. он полностью поддержал военные цели властей, хотя его кисть служила орудием уничтожающей критики методов, которыми они были достигнуты. Когда брат Верещагина Александр раздумывал о том, чтобы выйти в отставку после ранения, полученного на Балканах, художник убедил его остаться на фронте и выполнить до конца свой долг перед родиной и семьей400. А когда в 1904 г. Япония начала войну против России, он забросал Николая II письмами, призывающими царя занять жесткую позицию против «желтолицых». Он предложил и свои услуги: «Если сабля моя не сильна, то хоть карандаш послужит вам»401. Верещагин яростно выступал исключительно против военных эксцессов и некомпетентности генералов, которые ведут войны.
В то же самое время, видя свой основной долг в изображении реальности, Верещагин считал вопросом чести для себя избегать прославления или романтизации этого жестокого предприятия. То, как художники традиционно изображали войну, он считал мошенничеством. При обсуждении работ более традиционного русского баталиста, немца по происхождению Александра фон Коцебу, он объяснял: «Это был батальный живописец старой школы… в его картинах ясно, как на ладони, атаковали, штурмировали, обходили, брали в плен и умирали по всем правилам военного искусства, как тому учат в академиях, и вполне согласно с официальными реляциями главнокомандующих, т. е. так, как хотели, чтобы было, но как в действительности никогда не бывает»
