— Успокойся, Джен, — сказал Рошбрук. — Теперь все хорошо.
— Хорошо? А 200 фунтов премии за поимку нашего мальчика — это тоже хорошо?
— Я этого не боюсь, да если бы это и случилось, так это ему не повредит. Постановлено только предать его суду, но ведь нет прямых улик.
— Случается, людей вешают и по одним косвенным уликам.
— Что нашего мальчика не повесят ни в каком случае, Джен, за это я ручаюсь.
— Ну, да, понимаю: ты тогда сознаешься, но ведь мне и тебя лишиться страшно.
Стук в дверь заставил их прекратить разговор. Рошбрук отпер и впустил учителя Фернеса.
— Мне очень жаль, друзья моя, — сказал педагог, — что состоялся такой вердикт, но я ничем не мог помочь. Свидетельские показания были очень неблагоприятны. Даже я вынужден был давать показание.
— Вы! Да разве вас вызывали? — вскричал Рошбрук.
— Да, и допрашивали под присягой. Вы знаете — присяга серьезная вещь, к ней должно относиться с благоговейным страхом. Как воспитатель местного юношества, несущий ответственность за его нравственность, я мог показать только правду, одну правду.
— Какую же это правду могли вы показать? — с удивлением спросил Рошбрук.
— Как какую? Я рассказал то, о чем мы с вами говорили вчера утром. Потом признал сумку, что она вам принадлежит, потому что бедняга Джо носил мне в ней картофель.
Рошбрук поглядел на педагога с удивлением и презрением.
— Могу я спросить, каким образом там узнали про ваш вчерашний разговор? Ведь вы же сами требовали от меня соблюдения тайны.
— Правда. Но ведь всем же известно, что мы с вами близкие друзья, и потому меня вызвали и допросили под присягой.
— Все-таки я не понимаю, — возразил Рошбрук. — Ну, положим, вам могли задавать вопросы. А как же узнали, что у нас был с вами какой-нибудь разговор вчера утром? Святым Духом, что ли?
— Милый друг, вы вот говорите, что не понимаете, а между тем в моем положении местного педагога, обязанного подавать юношеству пример честности и безукоризненности… Вы, я думаю, и сами видите…
— Я вижу, что при таких обстоятельствах вам не придется больше ходить в трактир и напиваться там пивом, не меньше двух раз в неделю, — отвечал Рошбрук, поворачиваясь к педагогу спиной.
— А для чего я ходил в трактир, как не для того, чтобы присматривать за теми, которые чересчур много себе позволяют, и отводить их домой? Я всякий раз доброе дело делал.
— Да, Это верно. Вы напивались допьяна, а я…
Джен закрыла мужу рот рукой.
— А вы? — тревожно переспросил Фернес.
