Геолог, который дейтерием занимался, больше всех волнуется, у него еще на Керченском полуострове работы невпроворот.
— Знаете что — семеро одного не ждут. Надо собираться.
А она отвечает:
— Во-первых, не одного, а двух. А во-вторых, мы остаемся.
Другая, менее решительная, сама такого хода не ожидала. Но она ни в какую:
— Мы остаемся. Это наше право.
Ну, думаю, заварилась каша… Даже любопытно понаблюдать. Для меня они все — народ новый. Интересно, чья возьмет.
И другая вдруг тоже ее поддерживать стала.
— Останемся, — говорит, — и все!
Но остальные не уступают:
— У нас тоже работа, свои задачи.
— Уезжайте, — говорит она, — а мы останемся.
С ума сошла! Ведь надо же додуматься! Кто их оставит здесь одних? Была бы хоть палатка. В машине у нас только брезент. Да и вообще, оставлять их тут я не имею права.
Разговор становится принципиальным. Она возмущается:
— Я не кататься поехала! Я объект для экспериментов нашла. Вы срываете мне исследования!
Разозлилась. Глазищи горят, так искры и разбрасывают.
А глаза у нее… Таких, честно признаться, я не встречал. И что удивительно, злость ведь никого не украшает, а ее наоборот, чем злее становится — тем красивее.
В общем, конечно, может быть, она и не красавица, и в лермонтовские времена никак бы не котировалась. Лермонтов, так тот больше всего ценил у женщин правильный нос. Но я думаю, что в каждую эпоху своя красота. Наталия Пушкина, например, считалась непревзойденной красавицей, а мне такая красота не импонирует.
Мне лично нравится только то, что современно. Хотя обе они вообще не слишком этим отличались. Говорили друг с другом на «вы», да и с другими, и со мной. Не курили, глаз не подмазывали и вообще не мазались совершенно. Не то что другие девчонки, которых я знаю. У тех весь смысл жизни — как бы помоднее одеться. Но тут совсем другое дело.
Шумели они, шумели: «Научная интуиция» — и всякие другие громкие слова, но убедить наших геологов так и не смогли. Пришлось им подчиниться. Потому что под открытым небом оставлять их было нельзя, а задерживать машину тоже — поджимали сроки.
Собрали они свое хозяйство молча, уселись в кузов, ни на кого не смотрят — злятся. Наш шофер газанул, дорога сухая, можно любую скорость дать. За целый день проголодались, спешим. Решили пообедать в Тамани.
Едем и все молчим. Обычно у них была такая манера вслух восторгаться дорогой: «Ах, ох, посмотрите, какой пейзаж, какой закат, неужели вы не видите?» А я не люблю, когда мне что-нибудь навязывают, сам все замечаю. Но тут обе ни слова.
