Лешка привстал с железной скамейки, вбитой в землю возле могилы матери, и пошел по аллее мимо уже знакомых памятников. Некоторые могилы находились в запустении — то ли родственники забыли умерших, то ли сами легли рядом.
Лешка разыскал в колумбарии уборщицу тетю Дусю, маленькую болезненную женщину с постоянно удивленными глазами, наверно, оттого, что она часто видела покойников, а смерть хотя и закономерное явление в жизни, но всегда неожиданное и поразительное. Тетя Дуся работала на кладбище с войны, знала всех, кто посещал могилы на ее участке, и, увидев Лешку, сказала:
— Сын Кубыкиной. Что-то давно не бывал?
— Целый год, тетя Дуся.
— И бабушка твоя всего один раз приезжала, в годовщину.
— Тяжело ей, — сказал Лешка, — болеет.
— Болеет, слабенькая стала. Я тоже целый месяц пролежала, думала, не поднимусь.
— Не надо болеть, тетя Дуся.
— Не надо… Разве болезнь тебя спрашивает — надо или не надо! А ты где пропадал целый год?
— Я живу не в Москве.
— А где же?
— В Нефтеярске.
— Ох, куда тебя занесло! А я, грешным делом, думала, что ты артист. У Фиоретовых сын артист, одиннадцать лет уже не появляется, видно, все на гастролях. И к Зотову никто не ходит. Полковник в отставке. Раньше друзья навещали, однополчане, а теперь и их не видно. Время бежит. Времечко.
— Я вам денег хочу дать, тетя Дуся, чтобы вы на могиле цветы посадили, травку. Мама любила свежую траву. Пусть растет как память.
— Сделаю, сынок. Если бы ты не пришел, я бы все равно посадила. Знаю, что за тобой не пропадет.
Лешка отсчитал тридцатку и передал деньги уборщице.
— Многовато! — подняла она глаза на Лешку.
— Ничего, тетя Дуся, за такое не жалко, а в конторе я уплатил за пять лет вперед.
— Чего это ты?
— На всякий случай, мало ли что. У нас всякое бывает, тетя Дуся. И вертолет хлопнуться может, и человек не выдержать, а зимой не хватает кислорода, да и летом в жару дышать нечем. Молодому полегче, а кто в годах — мучается, за так деньги не платят.
— Не платят, — вздохнула уборщица, — но без денег тоже нельзя. У меня дочка замуж вышла, родила, а что муж зарабатывает — все уходит на питание. Я их одеваю и обуваю. Береги себя, Кубыкин, а насчет могилы не волнуйся. Я присмотрю. Я здесь каждый день бываю, кроме среды. Теперь мне спокойнее, знаю, что ты не в Москве, понятно, почему редко бываешь. А за Фиоретовых обидно, и Зотова жалко. Хоронили — полно народу было, а сейчас у них никого, вроде и не жили люди. Приходи, Кубыкин!
