— Ладно, — согласился Лешка. — Но я не устал…
— Не скромничайте, при ваших перегрузках требуется разрядка.
Они некоторое время молчали, а потом снова разговорились. Лешка рассказал, что был на выставке картин Давида Какабадзе, который в юные годы нашел погибающего от нищеты и одиночества Пиросмани, предложил ему деньги, а тот их не взял, сказав, что художник не может брать деньги от художника, что потом самого Какабадзе долго не признавали, до самого конца жизни, он очень страдал от этого. И очень интересно знать — искал ли кто-нибудь Какабадзе и хотел ему помочь в тяжелые для него годы.
— Вас это волнует? — опустила голову Вика.
— Очень! — воскликнул Лешка. — Как это может не волновать! Если человеку трудно, всегда переживаешь!
— Но когда это было с Пиросмани, с Какабадзе?
— Сравнительно давно. Но при чем здесь время? Боль — она и через века остается болью. Разве вы не чувствуете страданий Сократа, муки Коперника?
— Я меньше читаю, чем вы, меньше знаю, — сказала Вика, — я не думала, что вы такой тонкий, чувствительный.
— Я?! — удивился Лешка. — А читаю я действительно немало. Приучила бабушка.
— Опять бабушка! Вы просто чудо! — улыбнулась Вика. — Вам пора, и я устала. Вы меня проводите?
— Конечно! — быстро встал Лешка.
— Вы знаете, в общем-то я вас себе таким и представляла! — сказала Вика, когда они вышли на улицу.
— Вы? Меня?
— Да. Вы смелый и умный мужчина!
— Вы шутите, не надо, — смутился Лешка.
— Нет, я говорю серьезно, — взяла его под руку Вика. — Вы надежный человек. Я это сразу почувствовала! Вы завтра очень заняты?
— Нет, только с утра…
— Не рассказывайте, это мне знать не обязательно, — улыбнулась Вика. — Потом сами расскажете, разумеется, то, что можно. А сейчас ничего не говорите. Вы — чудо!
— Это вы! — откровенно признался ей Лешка и хотел рассказать о том, что она многие годы была его сказочной мечтой, там, на далекой буровой, когда долгими ночами начинает казаться, что ты попал на край света, и если у тебя нет преданной любимой, то должна быть хотя бы мечта, без которой просто трудно выжить.
И еще о многом хотел рассказать ей Лешка, намного больше, чем говорил Зинке, потому что Вика совсем не такая, по-другому к нему относится и поймет его во всем, хотел, но ничего не сказал, поскольку она просила его ничего не говорить и думая, что он все это успеет рассказать ей потом — и даже не раз.
Лешке казалось, что сказочный фильм не кончается, стремительно развивается его сюжет, двигаясь к счастливому концу, и Лешка подумал, что он участвует в самой лучшей кинокартине века, достойной самых высоких призов и премий, а может, это не фильм, а сладостный сон, но рука Вики лежит на его руке, он ощущает ее дыхание, значит, это все наяву, значит, и в жизни могут сбываться самые несбыточные мечты.
