– Узнаете? Подлинный Роден, не перелитый ни в какую бронзу...
На столе стоял коньяк 1843 года. Значит, продумано и это. Жаль только, что ему расхотелось.
– Усаживайтесь поудобнее. Поговорим как мужчина с мужчиной, и, как водится, то, что я вам скажу, пусть останется между нами...
Он уселся напротив Шабо, выбрал из коробочки пилюлю и налил себе полстакана воды.
– Тринитрин... Вы лучше меня знаете, что это такое. Благодаря этому лекарству у меня вот уже три года не было серьезных приступов.
Он указал ему на бутылку коньяка:
– Налейте себе. Так значит, вы уже видели мою жену... Не спрашиваю, что вы о ней подумали... Так или иначе, через несколько месяцев вы ее не узнаете... Она переменится, как меняются другие на ее месте; для меня так даже слишком скоро переменится: ведь я предпочитаю, чтобы они были естественными, затем и завожу... В моем возрасте я не могу требовать, чтобы они жили затворницами... Понимаете, к чему я клоню?
Кожа у Ламбера была желтая, как воск, губы – нездорового розового оттенка, и хотя Шабо не был специалистом в этой области, тем не менее он не отмерил бы ему больше двух лет жизни. И двух месяцев не дал бы. А то и двух дней. Несмотря на тринитрин, Ламбер мог рухнуть замертво в любой миг. В торжественном убранстве библиотеки, куда доносились приглушенные звуки вечера, с Шабо говорил полумертвец.
– Ну ладно! Завтра-послезавтра – это уж как вы скажете – я пришлю к вам Люсетту, и вы ее обследуете. Но если я решил сначала повидаться с вами, то это потому, что мне хотелось бы уточнить кое-какие подробности. Она беременна, в том нет никаких сомнений, да вы небось и сами это заметили. Если ей верить, срок два месяца. Но мне очень важно убедиться, действительно ли это так, – а вдруг у нее трехмесячный срок? Не возражайте! Не делайте поспешных выводов из того, что я вам говорю. Если для меня так важен срок ее беременности, то вовсе не потому, что она забеременела до брака, как вы, может быть, подумали; я не такой простофиля, чтобы покупать кота в мешке – если вы понимаете, что я имею в виду...
Он коротконог, с чудовищно жирными ляжками. Наклонясь к Шабо, Ламбер положил ладонь ему на колено, как бы подчеркивая сказанное:
– Дело в том, что три месяца назад, да и раньше, за несколько недель до того, я с ней ничего такого не проделывал, разве что...
Он выговаривал слова, бесстыдные, как порнографические открытки, объясняя малейшие подробности своих любовных забав, свои вкусы, свои слабости и возможности.
