В середине своего необычного перехода он услышал внезапное громкое хлопанье крыльев, стихшее с поразительной резкостью и больше не повторившееся. Оглянувшись, он увидел, что испазар упал с моста, соскользнул в бездну, из которой нет возврата.
Освещаемый четырьмя маленькими ущербными лунами Цикарфе, Тильяри преодолел бездонную топь, где не жила ни одна рептилия, на чью зыбкую поверхность не рисковал спуститься ни один дракон, и где лишь черная как смоль трясина жила своей жизнью, беспрестанно вздымаясь и опускаясь. Не осмелившись воспользоваться высокими мостками из корунда, соединявшими берега болота, он с огромной опасностью для жизни прокладывал путь с одного поросшего осокой островка на другой, чувствуя под ногами отвратительное колебание студенистой массы. Выбравшись на твердый берег и нырнув в заросли высоких, точно пальмы, тростников, он не подошел к порфировой лестнице, ведущей вверх через головокружительные ущелья вдоль зеркальных обрывов к дворцу Маал Двеба. Мостки и лестницу охраняли огромные молчаливые роботы, чьи руки заканчивались длинными серповидными лезвиями закаленной стали, грозно занесенными вверх и неумолимо поразившими бы любого, кто осмелился вступить во владения их господина без его позволения.
Обнаженное тело Тильяри было умащено соком растения, отпугивавшего все живые существа на Цикарфе – так он надеялся беспрепятственно пройти мимо свирепых обезьяноподобных тварей, которые привольно бродили по утесам в пышных садах тирана. Он нес моток сплетенной из древесных волокон веревки, легкой и крепкой, с медным шаром на конце, с помощью которой он собирался взобраться на гору. На его боку, в ножнах из кожи химеры, в такт шагам покачивался острый как бритва нож, отравленный смертельным ядом летучей змеи.
Многие до Тильяри, вдохновленные той же благородной мечтой убить тирана, пытались пересечь болото и взобраться по отвесным скалам обрыва. Никто из них не вернулся назад, и о судьбе тех, кто достиг дворца Маал Двеба, оставалось лишь гадать. Но Тильяри, искусный охотник, знавший джунгли как свои пять пальцев, не дрогнул перед лицом страшной опасности, угрожавшей ему на пути.
Подъем был бы невозможным в ярком свете всех трех солнц Цикарфа. Остроглазый, как ночной птеродактиль, Тильяри накидывал канат на узкие уступы и углы на поверхности отвесного утеса. С ловкостью обезьяны он карабкался от одной опоры до другой, и, наконец, добрался до маленькой площадки у основания последнего утеса. Оттуда он с легкостью закинул веревку так, что она обвилась вокруг скрюченного дерева с листьями, похожими на ятаганы, что смотрело в бездну обрыва из сада Маал Двеба.
