Провожая меня в палату к матросам, Настя остановилась у двери. Она призывно посмотрела в мои глаза (по крайней мере, мне так показалось), кокетливо улыбнулась, протянула руку на уровень моих губ и сказала «до свидания». Я, конечно же, страстно и не один раз поцеловал её руку, повторил её «до свидания», а потом, будто меня черти дёрнули, смущенно произнес:
– Если Вы когда-нибудь оставите своего горячо любимого мужа, вспомните о вашем бедном (это я подчеркнул голосом) морпехе по ту сторону Финского залива… Там все знают Павла Костина… И я на вас женюсь.
Боже, какую же я сморозил глупость! Ну зачем ей какой-то морпех в заштатной военной базе? К тому же, она вновь подтвердила, что у неё не просто муж, а – это её горячо любимый муж. Потом, когда я это вспоминал, а вспоминал я это не один раз, естественно без всякой надежды, до меня дошло, что я стал жертвой нашего, российского общественного мнения. Это у нас после великой победы в войне офицеры были в фаворе у всех! А в Эстонии, старой буржуазной стране? Там нас терпеть не могли и считали оккупантами. На всю жизнь в моей памяти остались восклицания красивых эстонских девушек: «ми на ёске!» – я вас не понимаю. Всё они понимали, но… социальная несовместимость. Там тогда у них (да только ли у них?) в цене были обладатели больших денег и влияния, прожигатели жизни. Муж Насти, как я понял, был из этой категории. Да и Таллин это все-таки был не ровня нашей советской военно – морской базе.
В общем, я забрал своих матросов, мы ушли ночевать на тральщик, а рано утром корабль пошел прямо в Порккала-Удд. О милой женщине, которая отнеслась ко мне с видимой симпатией, можно было забыть. Тем более, что нас почти сразу со всей нашей боевой техникой потащили под Выборг. Всё, завершился мой определенный, хотя и очень интересный и полезный, жизненный этап.
* * *
Прилёт в Москву «на гробе» (поскольку он был подо мной в багажном отделении) и «вместе с гробом» (я был к нему привязан официально) вызвал в душе моей разные чувства (а обычный прилёт всегда вызывает только радостные чувства или хотя бы чувство облегчения). Я понимал, что все дни в Москве надо мной будет висеть траур по погибшему другу, и любой контакт здесь будет, так или иначе, окрашен в траурные тона. Даже мои самые близкие – мать и отец – неизбежно будут обращаться к печальной судьбе Кости, которого они уважали и любили за его добрые человеческие качества, скромность и порядочность. Это стало тем более так, когда с ним вместе в наш дом стала приходить и его очаровательная внешне и милая душой жена Елена.
