Доктор Каннингем постучал костлявым пальцем по столу.
— Хорошо, — согласился он, не поднимая глаз. — А что станет с остальным миром?
Это звучало как обвинение, а не вопрос.
Доктор Эрл вздрогнул.
— Ну, — сказал он, — я не придавал этому особого значения. А что вы собираетесь с ним сделать?
Председатель с негодованием встал и направился к двери.
— Вы просто списываете человечество! — он открыл дверь и, развернувшись, патетически воскликнул: — Мы не желаем иметь ничего общего с таким предательством.
Доктор Эрл медленно поднялся, его стареющее тело устало согнулось.
— Судьба мира важнее, чем отдельные человеческие существа. Если мы сможем поднять человечество на новый уровень либо путем синтезирования людей, либо путем смешанных браков с синтетическими людьми, обладающими большей умственной и физической силой, чем обычные люди, мы не имеем права препятствовать тому великому шагу, который сделало бы человечество.
— Мы услышали вас, благодарю и всего хорошего, — холодно прервал его председатель, указывая на выход.
С ТРУДОМ опираясь на руку Дэвида, доктор Эрл вышел из здания и поймал такси. Он был слишком измотан и разочарован, чтобы идти пешком несколько кварталов до своего отеля. И был совершенно подавлен тем, что ему отказали в финансовой поддержке все научные институты, включая даже тот, который платил ему крошечную пенсию. В отчаянии, не имея возможности позволить себе дорогостоящие исследования, тщетно он искал богатого покровителя и даже обращался к правительствам разных стран. Но в каждом случае его ждал разной формулировки отказ.
Он может научить Дэвида помогать ему. Даже дураки из медицинского научного комитета признали его незаурядный коэффициент интеллекта. Его поразительный ум и сила могли бы оказать помощь, равную пяти обычным помощникам. Со временем, подумал Эрл, он узнает все, что знает старый доктор, и, возможно, превзойдет его. Он надеялся на это: он был слишком немощным и старым.
Борьбу, конечно, стоит продолжать. Человечеству будет оказана помощь вопреки его воле. Ему хотелось дожить до завершения опыта и торжества нового прогресса, но пока имело смысл надеяться хотя бы на то, что работа будет продолжаться и после его смерти.
Он чувствовал, что в руках Дэвида эта идея обретет силу и совершит экономическую Реформацию, которая будет далека от привычного уклада жизни и, как он был уверен, заложит фундамент для более совершенной утопии, чем та, которую способен был разглядеть его ограниченный разум.
